На Наполеоновских войнах Николаевская академия образца конца ХIХ – начала ХХ века училась воевать. Этим и объясняется повышенный интерес к Бонапарту М. Н. Тухачевского – интерес, носивший сугубо профессиональный характер. На наполеоновских походах он учился воевать. И был в этом не слишком оригинален, поскольку на них учились все. И никаких переворотов. Потому как из, допустим, наполеоновской практики обеспечения тыловых коммуникаций и видения им разницы между милиционными и кадровыми войсками при таковом обеспечении мысль о государственном перевороте, хоть во Франции, хоть в Советской России, совершенно не вытекает. Равно как и из прочих, вполне прозаичных вещей, которые М. Н. Тухачевского по работе интересовали очень даже, а вот современных «шпионоведов», к сожалению, уже нет.

Указанный эпизод с упомянутыми Н. И. Корицким книгами на столе, между прочим, позволяет несколько прояснить вопрос, который в настоящее время вызывает у некоторых исследователей определенное недоумение и даже споры. Каким образом М. Н. Тухачевский, имея формально только среднее военное образование и полугодовой боевой опыт в должности помощника командира роты, мог потом командовать армиями и фронтами, да еще и успешно?

Чудес на свете не бывает. И в данном случае их тоже явно не было. Просто М. Н. Тухачевский все время занимался самообразованием (свидетельств этому достаточно и без Н. И. Корицкого и Н. П. Михневича, но мы не будем на них здесь далее специально останавливаться, поскольку это тема для отдельного, специального исследования). Причем, как видно из примера со «Стратегией» Н. П. Михневича, в том числе по тем же самым книгам тех же самых авторов, по которым занимались и чьи лекции слушали будущие генштабисты в Николаевской академии.

В этой связи следует еще раз обратить внимание на то, каким периодом датируется у Н. И. Корицкого упоминание об этих книгах – июль 1918 года, Инза. То есть М. Н. Тухачевский был только что назначен командующим 1-й революционной армией и сразу же засел доучивать то, чему в училище не учили (стратегию в Александровском военном училище не преподавали вообще. Подробнее о программе обучения см.: Бабурин А. Ю. Александровское военное училище // Военно-исторический журнал. 2008. № 1; Александровский сиротский кадетский корпус с 1851 по 1863 год и Александровское военное училище 1863 по 1901 год. М., 1901; К. Р.Т. Воспоминания об Александровском военном училище. Первый ускоренный выпуск 1 декабря 1914 г. // Военная быль. 1973. Сентябрь. № 124; и др.) и что теперь понадобилось.

Кстати, еще одна упомянутая Н. И. Корицким работа, судя по всему Руководство прикладной тактики (пособие для офицеров). Составил ген.-м. А. Безруков. Типо-литография Т-ва И. Н. Кушнерев и K°. Пименовская ул., соб. дом. Москва – 1914. Подробнее о самом авторе, также перешедшем на службу советской власти, см.: Ганин А. В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917–1922 гг.: Справ. мат. М.: Русский путь, 2009. С. 165, 648, 701.

Она представляет систематизированный справочник по общей тактике с элементами тактики родов войск. Сам автор пояснил, что «предлагаемая книга не представляет какого-либо самостоятельного исследования по Тактике. Она составлена на основании Устава полевой службы 1912 г., других оффициальных уставов и наставлений, существующих учебников Тактики и сборников военно-исторических примеров, а также современных работ по военной литературе, выдержки из которых местами воспроизведены даже дословно… Настоящий труд имеет в виду читателя по существу уже знакомого с предметом, преимущественно же офицеров: если он освежит в их памяти то, чему учили в военных училищах, и поможет разобраться в тех вопросах, которые почему-либо остались не вполне выясненными, – то составитель будет считать свою задачу достигнутой».

Так что, выражаясь современным языком, теоретические курсы были освоены М. Н. Тухачевским заочно и экстерном, а «экзамены принимали» – А. В. Колчак и А. И. Деникин.

И не исключено, что летом 1918 года М. Н. Тухачевский, как писал Н. И. Корицкий, действительно думал о возможности поступления после войны в академию. Не мог же он тогда знать, что в 1921 году все равно там окажется, только не в качестве слушателя, а в качестве начальника.

В этой связи формулировки из приказа РВСР о переводе М. Н. Тухачевского в Генеральный штаб представляются не простой формальностью или реверансом в его сторону, а констатацией факта: «…М. Н. Тухачевский вступил в Красную Армию и… продолжал непрерывно расширять свои теоретические познания в военном деле. Приобретая с каждым днем новые теоретические познания в военном деле… (выделено нами. – Авт.)», – говорится в документе. См.: Попов А. С. Труд, талант, доблесть. М., 1972. С. 57.

На то же указывает и официальная служебная характеристика М. Н. Тухачевского, полученная в 1922 году, когда он был начальником Военной академии РККА: «Упорен в достижении цели. Текущую работу связывает с интенсивным самообразованием и углублением научной эрудиции» (выделено нами. – Примеч. авт.). См.: Минаков С. И. Сталин и заговор генералов. М.: Эксмо; Яуза. С. 106. Все это следует понимать буквально.

Затронув вопрос о служебных характеристиках М. Н. Тухачевского и, в более широком смысле, о мнениях и отзывах о нем современников, стоит отметить, что их сохранилось довольно много – начиная от совершенно восторженных и заканчивая резко негативными. Весьма многочисленную коллекцию таковых собрал, в частности, С. Т. Минаков. Однако обращает на себя внимание, что все нелицеприятные отзывы оставлены людьми, которые либо после войны оказались в эмиграции, то есть изначально принадлежали к другим политическим лагерям, либо теми, кто пользовался информацией, полученной из белоэмигрантских кругов. Не вдаваясь в подробности, поскольку это тема для отдельного исследования, стоит тем не менее отметить, что о самом М. Н. Тухачевском они, в сущности, мало что говорят, поскольку являются результатом неприятия его политического выбора. Белая эмиграция, в первую очередь военная, еще могла как-то объяснить для себя поведение тех своих бывших знакомых и сослуживцев, кто пошел на службу к красным по мобилизации или под давлением вынужденных обстоятельств. Принуждение, страх за жизнь свою и своих близких или необходимость заработать на кусок хлеба еще могли считаться чем-то вроде извинительного состояния. Но вот перешедшие к красным добровольно, без видимых внешних обстоятельств расценивались белоэмигрантами уже однозначно как предатели безо всяких полутонов. Верить в серьезность и искренность большевистского выбора военспецов, искать в данном случае хоть сколько-нибудь уважительные или извинительные объяснения белая эмиграция отказывалась точно так же, как не верила в прочность самой советской власти, ожидая ее падения в самое ближайшее время. К тому же нельзя забывать о том, что в условиях гражданской войны политические разногласия проявлялись и выражались отнюдь не в дискуссиях за чайным столом в гостиной в атмосфере приятной светской беседы. «Советская власть, на первых шагах своих формирований, держалась принципа добровольчества, офицеров служить насильно не заставляла; наоборот, скорее довольно подозрительно относилась к жалеющим служить незнакомым военным. В первые добровольческие формирования никто из сколько-нибудь приличных людей не шел» (Петров П. Борьба на Волге // 1918 год на Востоке России. М.: Центрполиграф. С. 12). То есть человек, перешедший к красным добровольно, – априори неприличный. Весьма недвусмысленно по этому поводу выразился один из биографов В. О. Каппеля А. А. Федорович, строивший свои характеристики на дихотомии: «Огромный военный талант Каппеля, одухотворенный страстной любовью к Родине, пропитанный высоким сознанием чести, честности, жертвенности и долга, столкнулся с тоже огромным военным талантом Тухачевского, отравленным талантом честолюбия, эгоизма и беспринципности. Жестоко защищается бывший поручик Императорской гвардии, продавший свою шпагу кремлевским хозяевам, падают под его огнем добровольцы Каппеля, но они заражены верой своего Вождя, его порывом, и оставшиеся идут вперед и вперед, и то там, то тут между их цепей мелькает фигура заколдованного от пуль Каппеля» (Федорович А. А. Генерал В. О. Каппель. Мельбурн, 1967. Цит. по: Каппель и каппелевцы. М.: Посев, 2007. С. 61). То есть если В. О. Каппель для белого мемуариста представлялся воплощением всех мыслимых добродетелей, то его противник по ту сторону линии фронта – априори негодяй, предатель, шкура продажная и законченный мерзавец, да еще и при наличии явно выраженных отягчающих обстоятельств, поскольку речь в данном случае не об очередном «жидокомиссаре», предателем оказался – свой. Поэтому к любым белоэмигрантским характеристикам и оценкам М. Н. Тухачевского следует подходить с известной долей осторожности, имея в виду, что хотя в их подоснове всегда лежало нечто реальное, но все они в той или иной степени заведомо предвзяты, причем эта предвзятость могла экстраполироваться мемуаристами и на воспоминания о событиях до 1917 года. В сущности, «упорство в достижении цели» из советских характеристик и белоэмигрантский «карьеризм» – это одно и то же, разница только в точке зрения. Разумеется, все сказанное относительно возможной пристрастности относится и к советским характеристикам как самого М. Н. Тухачевского, так и его работы, но на них свой отпечаток могла откладывать текущая политическая конъюнктура.