устраивают места, которые на самом деле его не устраивали.

Но невинность мальчика вдруг потребовала от доктора иной правды; в лице ребенка доктор Дарувалла читал одно лишь откровенное любопытство – просто самое искреннее желание узнать, кто перед ним. Доктора также тронуло, что мальчик продолжал крепко держаться за его указательный палец. Фаррух чувствовал, что у него нет времени на остроумный ответ или на какую-нибудь двусмысленность; испуганная мать вот-вот могла прервать миг, который никогда не повторится.

– Вы откуда? – спросил ребенок.

Если бы доктор Дарувалла это знал; ему еще никогда так не хотелось сказать правду и (что более важно) почувствовать, что его ответ такой же чистый и естественный, как падающий снег. Наклонившись поближе, чтобы ребенок не ошибся в том, что услышит, и рефлекторно пожав его доверчивую руку, доктор ясно выговорил в знобкий зимний воздух:

– Я из цирка.

Фаррух произнес это не подумав, совершенно спонтанно, но по восторгу, отразившемуся в широкой улыбке ребенка, и по его ярким, восхищенным глазам доктор Дарувалла мог бы заключить, что на вопрос он ответил правильно. Увиденное на счастливом лице мальчика было тем, чего он никогда раньше не испытывал в этой холодной, приютившей его стране. Такое доверчивое приятие было высшей наградой, которой когда-либо был отмечен доктор Дарувалла (или любой цветной иммигрант).

Затем раздался гудок автомобиля, и женщина увела сына; отец мальчика, муж этой женщины – впрочем, не важно кто, – помог им сесть в машину. Если Фаррух ничего не слышал из того, что говорила мать, то он запомнил, как мальчик сказал этому человеку: «В город приехал цирк!» Затем они уехали, а доктор Дарувалла остался; нужный угол перекрестка теперь занимал он один.

Джулия опаздывала. Фаррух нервничал, что они не успеют поесть перед нескончаемыми чтениями в Харборфронте. Правда, тогда ему не придется волноваться, что он заснет и захрапит; вместо этого слушатели и несчастные авторы будут внимать урчанию его желудка.

Снег продолжал падать. Улица была пуста. В отдаленном окне мигали огни на елке; доктор Дарувалла попытался пересчитать цвета. Цветные огни за окном напоминали посверкивающие блестки – те самые, что пришиты на трико цирковых акробатов. Было ли что-нибудь прекрасней этого сверкания? – подумал Фаррух.

Проехавшая машина угрожала разрушить грезы, в которых пребывал доктор, потому что он стоял сейчас не на углу Лонсдейл и Рассел-Хилл-роуд, а на полпути в какой-то другой мир.

– Вали к себе домой! – крикнул ему кто-то из окна машины.

Ирония заключалась в том, что доктор этого не слышал, иначе он бы сообщил этому человеку, что свалить домой на словах гораздо легче, чем на деле. Прочие звуки, вырвавшиеся из окна машины, заглушал снегопад – отдаленный смешок, возможно, какое-нибудь грязное словцо насчет «понаехавших». Но доктор Дарувалла ничего этого не слышал. Он перевел взгляд от елки в окне к небу; сначала он заморгал от падающих снежных хлопьев, но затем позволил себе закрыть глаза – снег охлаждал его веки.

Фаррух видел колченогого мальчика в трико, обшитом сине-зелеными блестками, – маленький нищий никогда не был так одет в реальной жизни. Фаррух видел, как Ганеш спускается в свете прожекторов – он вращается, вися на крепко сжатом во рту зубнике. Это финал еще одной успешной «Прогулки по небу», которой на самом деле не было и быть не могло. Реальный калека был мертв; только в мыслях бывшего сценариста Ганеш гулял по небу. Вероятно, фильм об этом никогда не будет снят. Тем не менее Фаррух представлял, как колченогий мальчик ходит, не хромая, по небу. Для доктора Даруваллы так оно и было; это было так же реально, как Индия, которую он покинул. Теперь он понял, что ему суждено снова увидеть Бомбей. Фаррух знал, что ему не избежать Махараштры, которая была совсем не цирком.

Именно тогда он понял, что возвращается – что он будет продолжать возвращаться снова и снова. Именно Индия продолжала возвращать его; на сей раз карлики не будут иметь к этому никакого отношения. Для Фарруха это было так же очевидно, как аплодисменты, которые он слышал в адрес того, кто шел по небу. Доктор Дарувалла слышал, как они хлопают, пока колченогий мальчик спускался из-под купола; доктор слышал, как они приветствуют калеку.

Джулия, которая, остановив машину, ждала своего забывшегося мужа, дала сигнал. Но доктор Дарувалла ее не слышал. Он слышал аплодисменты – он все еще был в цирке.

1

 Дивали – главный индуистский праздник, отмечается как фестиваль огней и символизирует победу добра над злом, в ознаменование чего повсеместно зажигаются свечи и фонарики. (Здесь и далее примеч. перев.)

2

 Больница и медицинский исследовательский центр Джаслок входят в число лучших лечебных учреждений Индии.

3

 Игра слов: bump – «лежачий полицейский», женская грудь (сленг, англ.).

4

 Фервей – участок с травой средней длины, занимающий бо́льшую часть игрового поля между так называемыми ти и грином. Ти – площадка на поле, откуда начинается игра на каждой лунке; грин – участок с самой короткой травой непосредственно вокруг лунки.

5

 Знаменитый (англ.).

6

 Роти – традиционные индийские лепешки.

7

 Масала – чай, заваренный со смесью индийских специй и трав.

8

 Курта – свободная рубашка до колен, традиционная одежда (и мужская, и женская) в Индии, Пакистане, Непале, Афганистане и других странах Востока.

9

 Ваше высочество (англ.).

10

 Дхоти – традиционный вид мужской одежды в Индии: полоса ткани длиной 2–5 м, обертываемая вокруг ног и бедер с пропусканием одного конца между ног.

11

 Тхали – индийский суп из чечевицы с рисом.

12

 Дхал – красная чечевица.

13

 Хиджра – женские половые гормоны.

14

 Эстрогены – каста неприкасаемых в Индии, куда входят представители «третьего пола».

15

 Маратхи – язык, на котором говорят маратхи – основное население штата Махараштра.

16

 Названия разных типов клюшек для гольфа – каждая клюшка используется для выполнения специфического удара.

17

 Игра слов: существительное mashie как уменьш. – ласк. форма от mash означает «нежное прикосновение»; словом wedgie называют неприятное ощущение, связанное