ЛЮСЬЕНА

Пока Гагарин возился со взрывчаткой, я отбежала за пределы видимости – потому что гидравлике ничто противостоять не может, никакая сила воли. Я едва успела присесть, как из меня хлынуло, и потом лилось, лилось, лилось – вообще непонятно, откуда в человеке может быть столько воды. Я обмякала, как пропоротый дирижабль. И было дурацкое чувство, что вот сейчас всё из меня выльется, и все проблемы тут же разрешатся так же просто и сами собой. И ещё опухала прокушенная губа, я трогала её языком. Ну, надо же… ведь я же его почти не знаю (и всё такое)… В общем, я вела себя не так, как положено вести себя девице из хорошей полушаманской семьи с традициями. Что бы подумал папочка?..

Хорошо, что он жив.

Плохо, что нас могут убить. И ещё хуже, что могут убить не сразу.

А, впрочем…

Я вдруг поняла, что из жизни исчезла сложность. Всё стало так просто. Невыносимо просто.

Я натягивала штаны, когда появился Гагарин.

– Побежали, – сказал он. – Сейчас как долбанёт…

Мы побежали. И тут же увидели впереди прыгающие лучи фонарей. Я шарахнулась вбок, хотела прижаться к стене – и как будто провалилась. То есть стены просто не оказалось.

– Иди сюда!..

Гагарин услышал и понял.

96

Сначала я поснимал (варварски, пару раз просто отпиливая) всё лишнее: втулку ротора, силовой вал, коробку раздаточного редуктора, рулевой винт. От Собаки осталась голая рама, хвостовая балка, пилоны с двигателями, шасси. Крыло я сделаю полужёсткое, довольно большого удлинения, качающееся относительно продольной оси – это для того, чтобы не заморачиваться с элеронами. Подходящие углепластиковые трубы лежат в сарае с давних времён, могу даже постараться вспомнить, зачем я их покупал, но смысл? С крыльями проблем я не вижу. Оперение – из деревянных реек, их полным-полно, как раз хорошо просохших. Самая трудная и трудоёмкая часть работы – винты, как ни странно. Дело в том, что моторы Собаки расположены низко, и даже если поставить её на колёса от мотоблока (а я всё равно собирался это делать), то расстояние от земли до оси будущего винта будет всего шестьдесят сантиметров. Меня долго скребли эти самые шестьдесят сантиметров, пока я не сообразил – диаметр винта (идиот! кретин!) при этом будет метр двадцать. То есть наверняка больше, чем надо. Я прикинул в уме по формуле (мощность – скорость вращения – предполагаемая скорость полёта) – и у меня получилось, что достаточно диаметра в один метр ровно. Можно даже чуть меньше. Как раз укладываемся в габариты…

С винтов я и начал. Подходящие брусья бонго нашлись в доме – заготовленные на случай ремонта кровли (который так и не понадобился) и за годы ожидания просохшие до металлического звона. Это болотное дерево сырым ни на что не годится, но постепенно набирает прочность; правда, обрабатывать его тяжело, инструмент вязнет. Зато оно не щепится и не трескается.

Я отпилил два метровых куска, просверлил в каждом центральные отверстия для валов (пока узкие, потом я их постепенно расширю), рубанком освежил грани. Потом неторопливо и тщательно просчитал винты, набросал чертежи, нарисовал и выпилил из фанеры несколько лекал. Перенёс на грани брусьев проекции винтов: спереди и сбоку. Орудуя дисковой пилой, снял большие куски лишней древесины – а потом взял топорик и начал вить стружку…

Часа через полтора, заканчивая доводку второй заготовки, я услышал вверху рокот мощного мотора. Он довольно быстро приближался, пересёк зенит – и вдруг оборвался разом.

Я выскочил из сарая…

ГАГАРИН

Самого взрыва я не слышал: просто ударило по ушам и подкинуло, дёрнуло вверх – точно так же, как дёргает при раскрытии парашюта. И тут же со всех сторон начали валиться мягкие тяжёлые камни, заваливать нас, я схватил Лю и держал, камни молотили меня по спине, потом всё кончилось. Я был как в банке с мукой или внутри огромной подушки, ничего не видно, а звуков просто нет никаких, и ещё чертовски трудно двигаться. А потом как-то непонятно – рукой, плечом, затылком – я ощутил ток воздуха и стал проталкивать Лю туда, вверх, а она сопротивлялась и не шла. Но я всё-таки её протолкнул. Она исчезла, вернулась, подала мне руку. Я полез куда-то вверх, потом ещё вверх, потом ещё и ещё вверх, я сползал вместе с землёй, по которой лез, увязал в ней, выкарабкивался, проталкивал себя в какие-то совсем узкие пространства…

И вдруг стало что-то видно, хотя всё расплывалось. Глаза были полны света и пыли.

Я стоял, по плечи высунувшись из ямы, справа и слева от меня в землю уходили исполинские корни, а за спиной, надо полагать, возвышался жуткий корявый ствол горного лапа. Лап может вырасти и на отвесном склоне, но нам повезло – здесь была покатая площадка, терраса шагов двадцати в ширину и с полсотни в длину.

Какое-то время я продирал глаза, а Лю откашливалась, а потом мы посмотрели друг на дружку и расхохотались. Чумазость и оборванность наши были запредельные, феерические. Сумки и оружие остались где-то под завалом, только у Лю чудом удержались на поясе нож и планшет. Я обхватил её за плечи, а другой рукой ерошил ей волосы, а она заливалась смехом, не могла остановиться, и я тоже не мог.

А чуть позже я увидел маленький пруд. Здесь по отвесной стене рядом со стволом лапа сверху сползал распластанный в плёночку ручеёк; наверное, он и промыл когда-то дыру, через которую мы выползли. А когда внизу поняли, что ручей этот будет заливать штольню, его просто потихоньку, незаметно отвели в сторону.

Вода была прохладная, но не холодная. И поместиться в прудике вдвоём оказалось вполне можно и даже достаточно удобно. Я наконец промыл глаза…

ЛЮСЬЕНА

Я ведь понятия не имела, чего мне от себя ждать, потому и боялась, и зажималась, и тормозила в последний момент, а он был такой бесконечно терпеливый и нежный, он тоже сказал потом, что не знал, чего от меня ждать и страшно боялся, но я ему не верю, он ничего не боится. Никогда и ничего не боится, я говорю, потому что это знаю, я просто знаю, и всё.

97

Автожир – как, впрочем, и лёгкий вертолёт – вполне может сесть при отказавшем двигателе. Просто он при этом почти перестаёт управляться. Только что была послушная каждому движению рук лёгкая машинка, и вдруг – непонятно что. Чтобы заставить его снова слушаться рулей, нужно сильно накренить аппарат вперёд, заставить чуть ли не пикировать – а это чревато.

Но у Кумико – а это была Кумико – другого выхода не было. То есть если бы она позволила аппарату сесть на авторотации, как этому учат на курсах, то просто промахнулась бы мимо скалы, и всё. Нужно было очень аккуратно, не срывая поток, выполнить нисходящую полуспираль, разменяв жалкую высоту на жалких полторы сотни метров возврата. И девочка справилась. Ну, почти.

Если бы она не устала так – а лететь почти пять часов на автожире даже в хорошую погоду тяжело, это работа для крепких мужиков, руки потом весь день трясутся, – если бы не устала, она бы даже нормально села. Девочка вообще-то пилотировала как ангел. Но усталость сказалась, и то ли глазомер подвёл, то ли реакция снизилась – но она на выравнивании слишком сильно подала ротор, машинка потеряла скорость и провалилась на пару метров, и лопасти сзади, за спиной, ударили по земле и кустам, аппаратик бросило влево, он зацепился колесом за камень, развернулся почти на сто восемьдесят, в этот момент одна лопасть оторвалась и просвистела надо мной, а сам аппарат, влекомый инерцией – да ещё и поддёрнутый оставшейся лопастью, – повалился на хвост, смяв оперение, и так и застыл…