только они не начнут кричать, хотя до этого вряд ли дойдет. Однако света от костров хватало, чтобы разглядеть ее прекрасное лицо: еще молодое, но серьезное и омраченное чем-то, чему он не мог дать названия. Йен ощутил тревогу.

Эмили долго смотрела на него, не говоря ни слова.

— Ты больше не узнаешь этого человека? — тихо сказал он на мохоке. — Этот человек теперь незнакомец?

— Да, — ответила она с едва заметной улыбкой. — Но, кажется, я все-таки его знаю. А ты знаешь этого человека? — Ее ладонь, бледная и изящная, как мотылек в полумраке, коснулась собственной груди.

— Вакьотейеснонса, — прошептал он, беря ее ладонь в свои. — Я всегда узнаю творение твоих рук.

Здесь считалось грубостью спрашивать у кого-то напрямик, о чем он думает, кроме тех случаев, когда мужчины планировали войну или охоту. Поэтому Йен положил руку Эмили ей на колено и терпеливо ждал, пока она соберется с мыслями или с силами.

— Дело в том, Огвахо, йататеконах, — наконец произнесла Эмили его официальное имя и взглянула на него в упор, — что человек выйдет замуж за Джона Уайтуотера. Весной.

Что ж. Очевидно, Уайтуотер уже побывал в ее постели: от мехов за спиной несло другим мужчиной. Йен ощутил абсурдный укол ревности, а следом — чувство вины при мысли о Рэйчел, и на миг задумался, почему, собственно, его задело имя этого мужчины.

— Человек желает тебе счастья и крепкого здоровья, — сказал он.

Это было формальное заявление, но он дал понять, что говорит серьезно. Эмили перевела дыхание, немного расслабилась и вдруг улыбнулась ему в ответ — настоящей улыбкой, в которой сквозило признание того истинного, что было между ними, и сожаление о том, чего уже не будет.

Она импульсивно протянула ладонь; Йен взял ее, поцеловал — и отпустил.

— Дело в том, — повторила Эмили, и улыбка уступила место серьезности, — что Джон Уайтуотер — хороший человек, только он видит сны о моем сыне.

— О Тотисе? Что ему снится?

Очевидно, ничего хорошего.

— Ему приснилось, что, когда луна начинает расти, он видит мальчика там, — Эмили указала подбородком на вход в свой спальный закуток, — на фоне лунного света, проникающего через дымовое отверстие. Лица мальчика не видно, но ясно, что это Тотис. Он ждет. Ему снится, что ребенок приходит ночь за ночью и свет позади него становится все ярче, а сам он растет. И Джон Уайтуотер знает, что на полную луну мой сын, уже взрослый, придет убить его.

— Да уж, это явно не к добру, — сказал Йен по-английски. — Тебе самой такой сон не снился?

Эмили поморщилась и покачала головой, и живое существо, извивающееся в позвоночнике Йена, успокоилось. Он не спросил, верит ли она, что Уайтуотер действительно видел это во сне, — очевидно, что да. Если бы ей снилось то же самое, все было бы куда серьезнее. Хотя и так не до шуток.

— Я не разделяла его сон, — проговорила она едва слышно. — Но когда он мне сказал… следующей ночью я тоже увидела сон. Мне приснилось, что он убил Тотиса. Сломал моему сыну шею, как кролику.

Живое существо прыгнуло Йену прямо в горло — и, к счастью, помешало ему говорить.

— Сон являлся дважды, и этот человек молился, — тихо сказала она, переходя на язык каньенкехака. — Человек молился, — повторила она, глядя Йену в лицо, — и вот ты здесь.

Он не почувствовал потрясения, только слегка удивился. Быстрейший из Ящериц однажды передал ему слова старой Тевактеньон о том, что он сын Йена по духу. Очевидно, Вакьотейеснонсе она поведала то же самое — или же Эмили все рассказала старухе.

— Я думала о том, чтобы отправить сына к сестре в Олбани. Но у нее сейчас нет мужа и трое детей на шее. Я боюсь, — просто сказала Эмили. — Все очень опасно. Со слов Тайенданегеа, война скоро закончится, правда, глаза его жены говорят, что он в это не верит.

— Его жена не ошибается. — Теперь они оба шептались, хотя он различал бормотание женщин в дальнем конце дома. — Жена моего дяди…

Все слова для обозначения магии и предвидения, какие он использовал в разговоре с Тайенданегеа, казались сейчас неподходящими.

— Она видит будущее. Вот почему я пришел. Я встретил Смотрящего на Луну и Росомаху в том месте, где живу, и они рассказали о бойне в Осекуа и о смерти твоего мужа. Они не знали, по-прежнему ли ты с людьми Тайенданегеа и как вы с детьми поживаете. И вот я пришел посмотреть, — просто закончил Йен.

Эмили слушала затаив дыхание и только сейчас сделала долгий глубокий выдох — воздух коснулся его лица.

— Спасибо, — сказала она. — Теперь, когда ты знаешь, ты возьмешь Тотиса?

— Да, — ответил Йен без колебаний, хотя и подумал, как, черт возьми, он объяснит это Рэйчел.

Облегчение Эмили тронуло его; она крепко прижала ладонь Йена к своей груди.

— Если твоя жена не захочет оставить его у своего очага, — продолжила она, и в ее голосе вновь прозвенела тревожная нотка, — ты найдешь женщину, которая позаботится о нем?

Такое иногда практиковали: если у мужчины умирала жена, а новая не ладила с его детьми, он искал женщину, которая либо становилась его второй женой, либо, если была замужем, заботилась о детях, а он в обмен снабжал ее мясом и шкурами.

— Может, твоя мать? — спросила Эмили с надеждой, к которой примешивалось сомнение.

— Ни моя жена, ни мать не допустят, чтобы ребенок умер с голоду, — заверил Йен, хотя воображение оказалось бессильно представить, что скажет каждая из них. Он нежно сжал руку Эмили и отпустил. Он уже знал, что не способен объяснить Эмили Рэйчел, а теперь понял, что никогда не сможет объяснить Рэйчел Эмили, и криво усмехнулся про себя.

— Моя жена — Друг, понимаешь? И она нанесла на лицо цвет мудрости.

— Я ее побаиваюсь, — честно призналась Эмили. — Ты пойдешь и расскажешь ей? Спросишь ее… прямо сейчас?

Он встал.

— Пойдем со мной.

Только когда они вышли на бледный от снега и тумана свет, Йен кое о чем подумал и повернулся к ней.

— Ты сказала, что молилась, Эмили. — Она дрогнула, услышав имя, которым он ее называл. — Кому ты молилась?

Он спросил из любопытства; некоторые могавки были христианами и молились Иисусу или Богородице, но Эмили христианкой никогда не была, насколько он знал.

— Всем, — просто ответила она. — Я надеялась, что кто-нибудь услышит.

* * *

Когда они отодвинули шкуру над входом, Йен увидел Рэйчел, идущую с Огги к длинному дому. Эмили сразу же вышла к ней, приглашая войти.

Рэйчел