сам воздух загустел и застопорил внутри себя любое движение, любой звук, оставив только тяжелое, почти осязаемое и беззвучное давление в комнате от вида треснувших костей, порванных мышц и невыносимой боли.

А еще через секунду все вдруг лопнуло, и помещение наполнил оглушительный рев и мучительный полустон-полукрик от четырех перекатывающихся по полу, судорожно дергающихся и истекающих кровью тел. Один старшеклассник дрожащими руками пытался собрать собственные зубы, будто не видя торчащей из щеки кости, второй неистово орал, схватившись за ноги, третий булькал бордовыми пузырями из разбитого носа, четвертый зарылся в груду мусора, ничего не соображая от боли и размазывая красными разводами стол и пол вокруг себя. И среди них неподвижно возвышались две темные фигуры, с удовлетворением и даже наслаждением взирая на творящуюся у их ног агонию, пока их взгляды не остановились на девушках.

Яёи к тому моменту еще так и не пришла в себя, неподвижно валяясь у кресла и взирая на потолок широко раскрытыми, заплывшими от слез глазами, да мелко подергивая бедрами, когда от одного неосторожно прерывистого дыхания случайно напрягались мышцы в животе и раздирали болью горящую от раздражения попку. А вот Намико, в отличие от своей подруги, все это время находилась в сознании, но поначалу едва ли могла уследить за произошедшим, больше занятая собственными рвотными позывами, выдавливающими сперму из ее желудка, и натужным глубоким кашлем, а потом — протяжной ноющей болью между ног из-за остывающего и так не отошедшего от фрикций влагалища, заставляющих содрогаться все тело сначала в быстро затухающем наслаждении, потом — в усталости плоти и ее тяжелой рези с непривычки, приправленной горечью и опустошенностью на сердце, что остались после мимолетной эйфории. И вот когда первый спазм разогревшейся плоти утих, и когда сладкая истома сменилась стыдом и липким чувством вины, до затуманенного разума девушки, наконец, донеслись дикие крики вокруг нее, мутные глаза различили сквозь дымку двух устрашающих мужчин над ней, а в душе, помимо тягостного грызущего чувства отчаяния, ярким всполохом вспыхнуло осознание и дикий ужас. Ее взгляд замер на орущих от боли парнях, на крови вокруг, на незнакомцев, на собственные руки, залитые спермой, и порванную одежду, едва скрывающую взмокшее, а теперь покрывшееся мурашками тело, и хаотично закрутившийся в голове клубок спутанных мыслей и необъятного страха вырвался в одном протяжном неподконтрольном крике, заставившим девушку прижать к себе руки, рухнуть на пол и залиться в сокрушительном плаче.

— Не-е-е-ет!!! Нет! Не-е-ет!.. Я не делала этого… Это была не я… Не я…

Блондин провел по ней долгим флегматичным взглядом, будто пытаясь ее зрительным образом разжечь в себе интерес к этой ничтожной, сокрушенно плачущей персоне, затем, не оборачиваясь, бросил панку:

— Убери мусор в общую кучу. Мясом займусь я.

Тот, уже успевший подобрать с пола дымящуюся самокрутку и сделать затяжку, вдруг поперхнулся и с отвращением сплюнул.

— Дешевый косяк, ёба, тьфу. Нашмаляются всякой дури, потом тупеют, свинорылы. Гыгы.

— Слышал, что я сказал?

— А, босс, не вопрос. Мешок с говном к мешкам с говном, бабенок не херачить. Выполняю, босс.

Схватив за шиворот двух извивающихся и все еще скулящих от боли одноклассников, он тут же потащил их по полу в сторону спортзала, а блондин, с задумчивым видом поиграв скулами, с силой сжимая и разжимая челюсть, медленно осмотрел комнату и вдруг остановился взглядом на небольшом темном окошке чулана.

Увидев его острые ледяные глаза, Синдзи едва не свалился с ящика в черноту комнатки, и удержали его только крепко обхватившие грудь руки Мари, вцепившиеся так сильно, что под ее легкой блузкой без лифчика он смог ощутить два бугорка затвердевших сосков. Зародившийся в груди от неожиданности легкий возглас, к счастью, был подавлен ее вовремя прижавшейся ко рту ладонью, отчего Синдзи сразу же ощутил смутно знакомый аромат духов, смешанный с манящим запахом ее слегка вспотевшего тела.

— Он нас не видит… — почувствовалось на уже беззвучное дуновение воздуха с ее губ, смешанное с чуть потяжелевшим дыханием.

Блондин некоторое время еще смотрел прямо в глаза Синдзи, скрытые в темноте, не видя, но будто чувствуя его присутствие, а затем повернулся к нему всем телом и вдруг начал медленно идти к стене. Синдзи стал ощущать до жути неприятное покалывание под ложечкой, усиливаемое все быстрее забившимся сердцем, звук которого, казалось, мог выдать его с потрохами. И даже мелькнувшая мысль, что в его сумке прямо под боком лежит пистолет и шокер, не сильно обнадежили, тем более что Мари буквально повисла на нем, улыбаясь во все свое дерзкое личико — он чувствовал это даже спиной. А когда блондин приблизился вплотную к двери в чулан с той стороны подсобки, находясь буквально на расстоянии метра, Синдзи огромным усилием воли заставил себя не пикнуть, ощутив, как девушка, с причмокиванием разомкнув губы, высунула язычок и запустила острый кончик в его левое ухо, нежно и одновременно с натиском начав просовывать все глубже. Ухо тут же ответило приглушенным шумом и приятным покалыванием, особенно когда язычок начал трепетно извиваться и скользить вглубь отверстия, насколько ему позволял узкий извивающийся канал, и Синдзи невольно дернулся от накатившей волны дрожи, не зная, что пробрало его больше — напряженные нервы или столь необычные и в чем-то даже приятные ощущения мягкого и упругого тела в ухе, с лаской щекочущего его стенки и заливающего их слюной.

С той стороны послышалось дерганье створок дверей — блондин, судя по всему, проверил, как плотно был заперт засов и не стоит ли заглянуть в еще одно помещение. Звякнул висевший на ручках амбарный замок — очевидно, что попасть в чулан можно было лишь снаружи, из подсобки, и задрожавший от бессвязного шепота и причмокивания Мари над ухом Синдзи взмолился, чтобы тот не додумался проверить спортзал с улицы, где располагался запасной вход.

И когда уже напряжение достигло своего предела, а из груди вырвался шумный выдох от чрезмерно волнительных ласк Мари, в комнату вернулся панк за оставшимися парнями.

— Босс, ты чего там?

— Ничего, — он отвернулся. — Нашли ту потаскушку?

— Неа. Никто ее здесь не видел. Зря приперлись, фигли.

— Никто, значит… Ладно. Сегодня валим из города, так что напоследок развлечемся. Сколько там?

— Бабенок, ну… штук пятнадцать, все молоденькие и в соке. Плюс одна училка, ничо так, свеженькая еще. Ну и говно-пацанов где-то столько же, отбаранили почти всех, уже никто не рыпается.

— Хорошо. Трахаем баб, сколько влезет, можно не церемониться и рвать