– Признаки Альфреда Адлера, – бросил Зигмунд Отто Ранку, смотревшему на него широко раскрытыми глазами. – Затем мы узнаем, что Юнг станет называть себя социальным психологом.

Когда Юнг вернулся из Америки, он написал Зигмунду: «Я сумел сделать психоанализ более приемлемым для Америки, обойдя сексуальные темы». Зигмунд сухо ответил: «Не нахожу в этом ничего разумного. Можно вообще забыть о природе человека, и тогда психоанализ станет еще более приемлемым».

Бродяга Эрнест Джонс, разъезжавший по миру больше, чем Зигмунд Фрейд и вся венская группа, прибыл в Вену с одним из своих очередных визитов к Фрейду. Зигмунд только что получил журнал, в котором Карл Юнг выразил неверие в существование детской сексуальности. Прочитав статью, Джонс удивленно воскликнул:

– Как это возможно? Совсем недавно он опубликовал исследование поведения собственного ребенка, описывая с максимальной четкостью стадии развития детской сексуальности.

Зигмунд грустно улыбнулся:

– Не только наши пациенты сомневаются в проницательности врача. Наши психоаналитические знания должны были бы наделить нас иммунитетом и способностью спокойно относиться к отступлениям.

– Аналитики могут заблуждаться, как и другие смертные.

– Да, Эрнест, и мы еще многое увидим, прежде чем доведем до логического конца наше дело.

Осложнения в отношениях с Юнгом имели для Зигмунда глубокие эмоциональные, интеллектуальные и профессиональные последствия. Молодость – это то время, когда цементируется дружба между коллегами и студентами. Зигмунд любил рано ушедших из жизни Игнаца Шёнберга, Эрнста Флейшля и Иосифа Панета. Он наслаждался тесной дружбой с Йозефом Брейером и Вильгельмом Флисом в годы своего активного творчества. Эти люди помогли ему принять Землю как обитаемую планету. Роясь в собственной психике, он не мог понять, почему потерял таких чудесных компаньонов. Альфред Адлер никогда не входил в число его близких друзей и избегал доверительных отношений с ним, но отход Адлера был вызван и его, Фрейда, виной. Если бы он проявил достаточно разумности, чтобы ввести Адлера в состав цюрихской группы, и отвел бы ему ключевую роль в образовании и контроле Международного психоаналитического общества, это, несомненно, помогло бы. Альфред Адлер должен был неизбежно пойти собственным путем, стать независимым, возглавить группу, как это и случилось.

Углубляющиеся расхождения между ним и Карлом Юнгом, который был моложе его на девятнадцать лет, – совсем иное дело. Зигмунд любил Юнга всей душой, как он любил Брейера и Флиса. Невозможно сравнить способности людей, когда они работают в совершенно различных областях. Зигмунду повезло в том смысле, что он общался с наиболее творческими умами своего времени: Брентано – в философии, Брюкке – в физиологии, Мейнертом – в психиатрии, Нотнагелем – в терапии, Бильротом – в хирургии, Шарко – в психиатрии, Бернгеймом – в гипнозе; с талантливыми друзьями, такими, как Брейер, Экснер, Флейшль, Вейс, а также с Вильгельмом Флисом, который выслушивал и поощрял его в годы изоляции. Карл Юнг не уступал самым лучшим из них.

Зигмунд был однолюбом по натуре: он женился на Марте на всю жизнь и принял Карла Юнга как своего преемника. Ему казалось немыслимым, чтобы шесть лет близких отношений, полных взаимных симпатий, могли раствориться без следа в тумане споров, тем более что они признали свои расхождения. Действительно ли признали? Душа не принимала возможную потерю Карла Юнга, однако приходилось признать, что в их отношениях что–то неладно.

Его коллеги чувствовали, что с ним не все в порядке, и каждый со своей стороны – Оскар Пфистер, Людвиг Бинсвангер, Ференци, Абрахам, Джонс – обращался к Карлу Юнгу, чтобы поправить дело. Зигмунд Фрейд не отговаривал их; скорее он уверял каждого, что восстановление их личных чувств исключит опасность разрыва.

Новый момент появился из немыслимого источника, ибо в открытой натуре Эрнеста Джонса не было ничего от конспиратора. В начале лета Зигмунд уехал с Мартой в Карлсбад на воды в расчете вылечить благоприобретенный «американский колит». Минна пошутила:

– Зиги, национальность указана неправильно. У тебя не американский, а швейцарский колит, именно там ты его получил. Заставь Карла Юнга перестать ошкуривать твое древо знаний, и твой толстый кишечник поведет себя нормально.

Эрнест Джонс работал с Ференци в Будапеште, когда получил письмо от Зигмунда Фрейда, в котором тот высказал мысль, что психоанализ вовсе не его личное дело, он касается Джонса и многих других. Джонс показал письмо Ференци, который заметил:

– Если среди нас и дальше будут раскольники, такие, как Адлер и Штекель, а теперь, возможно, и Карл Юнг, справедливо предположить, что мы и впредь будем страдать от расколов по мере роста общества. Наиболее жизнеспособный план защитить нас от расхождений и от разделения науки психологии на многие направления – это организовать небольшие группы врачей, которые прошли бы через руки профессора Фрейда в каждой стране. Они давали бы отпор всяким заблуждениям, приписываемым фрейдистскому психоанализу.

– Это невозможно, Ференци, ибо только ты и Макс Эйтингон принадлежите к числу тех, кто прошел обучение психоанализу у профессора Фрейда. У меня есть, однако, другое предложение. Почему бы нам не организовать небольшую закрытую группу надежных членов «старой гвардии»? Это даст профессору Фрейду гарантию, что у него есть верные друзья. Это оградило бы его от дальнейших раздоров, и, как вы предлагаете, мы оказывали бы помощь в отпоре критикам.

– Превосходно! Напишем профессору?

Эрнест Джонс составил в тот же вечер письмо Зигмунду, изложив план. Зигмунд прочитал его во время завтрака с Мартой, Минной, Софией и Анной в ресторане «Гольденер Шлюссель» в Карлсбаде. Прочитав письмо, Зигмунд радостно улыбнулся. Марта сказала:

– Поделись добрыми новостями с нами, Зиги. Ты кис все эти дни.

Он пустил письмо по кругу. Все были в восторге. Сидя на теплом солнце в эркере комнаты, он писал Джонсу:

«Меня захватила идея тайного комитета, состоящего из наиболее надежных людей, который заботился бы о развитии психоанализа и защищал дело против личностей и случайностей, когда меня не станет… Я знаю, что в этой концепции присутствуют мальчишеские и, быть может, романтические элементы, но, видимо, ее можно приспособить к реальности…

Осмелюсь сказать, что жизнь и смерть станут легче для меня, если я буду знать, что существует ассоциация, пестующая то, что я создал».

Вернувшись в Вену, Зигмунд не торопился рассказать Отто Ранку, с которым он ежедневно встречался, об образовании новой группы. Венское психоаналитическое общество собиралось приобрести пишущую машинку, чтобы Отто Ранк мог отвечать на переписку и рассылать извещения о лекциях и публикациях. Зигмунд полагал, что не следует просить кого–либо присоединиться к специальной группе во избежание осложняющих дело отказов.

Спустя несколько месяцев после обмена письмами Эрнест Джонс поговорил с Отто Ранком. Тот пришел в восхищение. Ранк получил наконец университетскую степень. Зигмунд оплатил его поездку в Грецию, что было давнишней мечтой Отто; он все еще был не в состоянии добывать себе средства на жизнь. Два года назад Зигмунд сказал, что Отто Ранк будет первым психоаналитиком без врачебного диплома, и не изменил своего мнения. Однако он считал, что Ранку нужна более основательная подготовка, и не был уверен, следует ли направлять ему пациентов. Ганс Закс также не принимал пациентов; он продолжал заниматься адвокатской практикой. Венское общество психоаналитиков выплачивало Ранку скромный оклад как секретарю, хотя он стоил в десять раз большего, и Зигмунд восполнял расходы Отто из собственного кармана.