чтение. Джон-Грейди подошел к раковине, помылся, а Сокорро отворила дверцу духовки и достала оттуда блюдо.

Сидит ест ужин, через стол читая новости на обороте газеты Орена.

— А что такое плебисцит? — спросил Орен.

— Без понятия.

Через какое-то время опять Орен:

— И нечего мою газету с той стороны читать!

— Чего?

— Я говорю, нечего мою газету с обратной стороны читать.

— Ладно, не буду.

Орен сложил газету, пихнул ее по столу Джону-Грейди, поднял чашку кофе, отхлебнул.

— А как вы догадались, что я с той стороны газету читаю?

— Почувствовал.

— А что в этом дурного?

— Ничего. Просто меня это нервирует, вот и все. Это из разряда дурных привычек. Хочешь чью-то газету почитать — попроси его.

— Ладно.

— Тот мужик, владелец кобылки, которую ты забраковал и не позволил оставить у нас на территории, позвонил, хочет тебе работу предложить.

— У меня и так есть работа.

— Мне кажется, он хочет, чтобы ты съездил с ним в Фабенс{18}, посмотрел лошадь.

Джон-Грейди покачал головой:

— Нет, это не то, чего он хочет.

Глаза Орена широко открылись.

— Так сказал Мэк.

— Или не все, чего он хочет.

Орен прикурил сигарету и положил пачку обратно на стол. Джон-Грейди сидит ест.

— А что сказал на это Мэк?

— Сказал, что передаст тебе.

— Ну вот. Мне передали.

— Ч-черт, — вырвалось у Орена. — Ты мог бы съездить в выходной, проконсультировать его насчет лошади. Заработать какие-то деньги, наконец.

— Дело в том, что зараз я умею работать только с одним хозяином.

Орен сидит курит. Смотрит на парня.

— Ездил сегодня к Кедровым Ключам. Поводил скотину по кустам немного, чтобы шкуры почистили.

— А я что — спрашивал?

— Ну, вслух-то нет. Я на том мышастом ездил, который из Ватсоновых.

— Кстати, как он тебе?

— А очень даже хорош. Не красуется, не выделывается. Причем всегда был хорошим конем — и до того, как я его поседлал.

— Ты можешь его купить.

— Знаю.

— А что тебе в нем не нравится?

— А ничего в нем нет такого, что бы мне не нравилось.

— А покупать его ты все равно не хочешь.

— Не-а.

Покончив с едой, он вытер тарелку последним куском тортильи, съел и его, отпихнул от себя тарелку, сделал глоток кофе, поставил чашку и бросил взгляд на Орена:

— Он просто хороший универсальный конь. Он еще не совсем доделан, но, думаю, из него получится хороший ковбойский конь.

— Приятно слышать. Но тебе, разумеется, больше нравится тот, который, забросив ноги за уши, кидается на стенку конюшни.

Джон-Грейди улыбнулся:

— Ну, это не совсем то, как я представляю себе коня моей мечты.

— А как ты его себе представляешь?

— Не знаю. Думаю, конь должен просто глянуться. Или не глянуться. На листе бумаги тебе могут предъявить все мыслимые плюсы коня, а все равно неизвестно, глянется он тебе или нет.

— А если тебе предъявят все его минусы?

— Не знаю. Я бы сказал, тогда надо долго думать.

— Как на твой взгляд — бывает, когда лошадь настолько испорчена, что с ней уже ничего нельзя сделать?

— Думаю, бывает. Но гораздо реже, чем можно себе представить.

— А может, и не бывает. А слова? Как думаешь, человеческий язык конь разбирает?

— То есть понимает ли он слова?

— Ну, слова не слова… Вот понимает ли он, что ты ему говоришь?

Джон-Грейди устремил взгляд в окно. Стекла были все в каплях. По освещенной тусклой лампочкой конюшне, увлеченные охотой, метались две летучие мыши.

— Нет, — наконец сказал он. — На мой взгляд, он понимает то, что ты при этом думаешь.

Понаблюдал за летучими мышами. Вновь посмотрел на Орена:

— Насчет лошадей я думаю, что коня по большей части заботит то, о чем он не знает. Ему хорошо, когда он может видеть тебя. Если нет, то хорошо, когда он тебя слышит. Может быть, он думает, что, если ты говоришь с ним, ты не станешь делать чего-то другого, о чем он не знает.

— Думаешь, лошади думают?

— Конечно. А вы думаете, нет?

— Я думаю, да. Но некоторые этого не признают.

— Ну-у… Они ведь могут и ошибаться.

— Думаешь, ты понимаешь, о чем конь думает?

— Думаю, я могу предугадать, что он собирается сделать.

— Как правило.

Джон-Грейди улыбнулся.

— Да, — сказал он. — Как правило.

— Мэк давно говорит, что лошади знают разницу между тем, что хорошо и что плохо.

— Это он правильно говорит.

Орен затянулся сигаретой.

— Н-да, — сказал он. — Вообще-то, у меня в сознании это как-то не вмещается.

— Но если бы это было не так, их и научить было бы ничему невозможно.

— А ты не думаешь, что их просто заставляют делать то, что нужно?

— Я думаю, можно ведь и петуха натаскать, чтобы он делал, что нужно. Но своим его не сделаешь. А из коня, когда с ним кончишь курс, получается твой конь. Причем он твой по собственной воле. Хороший конь сам оценивает ситуацию. И ты видишь, что у него на душе. Когда ты смотришь на него, он делает одно, а когда нет — другое. Он цельное существо. Попробуй-ка, заставь его сделать то, что он считает неправильным. Он будет сопротивляться. А если будешь с ним плохо обращаться, это его прямо-таки убивает. У хорошего коня в душе есть чувство справедливости. Тому примеров я навидался.

— Ну, у тебя о лошадях куда лучшее мнение, чем у меня, — сказал Орен.

— Да нет, ну какое там у меня может быть о лошадях мнение. Маленьким мальчишкой я думал, что знаю о них все. А с тех пор я про лошадей понимаю все меньше и меньше.

Орен улыбнулся.

— Когда человек в лошадях действительно понимает… — начал Джон-Грейди и умолк. — Когда человек действительно в лошадях понимает, он может объездить коня, едва только взглянув на него. И ничего тут такого нет. Я тоже стараюсь избегать применения лишних железок. Но мне далеко еще до настоящего умения.

Он вытянул ноги. Положил ногу с пострадавшей щиколоткой поверх сапога.

— В одном вы правы, — продолжил он, — по большей части они испорчены еще до того, как попадают к нам. Поседлают не так в первый раз — и все, кранты. Да даже и до этого. Лучшие кони получаются из тех, что тут и выросли. Может, лучше даже поймать где-нибудь в горах дикого жеребца, который никогда человека не видел. Его хоть не надо будет переучивать.

— Ну, с этим твоим последним утверждением тебе будет трудно заставить кого-нибудь согласиться.

— Это я знаю.

— Ты когда-нибудь пробовал объездить дикую лошадь?

— Было дело. Но обучать таких мне не давали.

— Почему нет?

— А не хотят люди таких обучать. Хотят, чтобы была объезжена, и только. Сперва надо обучать ее владельца.

Орен наклонился, затушил в пепельнице