Отношения с Рузвельтом становились напряженными, чуть не до разрыва. Многие наиболее срочные запросы Черчилля о поставках военного снаряжения не получали одобрения президента. Камнем преткновения стала невозможность Британии платить. Вооружение, приобретаемое для декабря, января и февраля, стоило 1 миллиард долларов; но золотые резервы и долларовые запасы за год военных расходов сократились до 574 миллионов. Американцы предложили поставить снаряжение для десяти британских дивизий, но, как сказал Черчилль коллегам по Военному кабинету, хотели получить аванс в 257 миллионов из этого быстро тающего золотого резерва. Рузвельт зашел настолько далеко, что направил американский военный корабль к военно-морской базе Саймонстаун близ Кейптауна, чтобы забрать 50 миллионов долларов из британского золотого запаса, хранящегося в Южно-Африканской Республике.

Первой реакцией Черчилля было резкое возражение. Такой ход, написал он в черновике письма Рузвельту, которое в итоге не было отправлено, «напоминает действия шерифа, отнимающего последнее имущество у беспомощного должника». «Недопустимо, чтобы какая-то страна полностью отдавала себя в руки другой». Послание, отправленное в последний день 1940 г., было жестким, но примирительным по тону. Британия должна – и в ближайшее время – знать, каким образом Америка хочет получить оплату. Через два дня после отправления этого обращения Черчилль узнал, что судно с грузом 7 500 000 американских патронов затонуло в результате столкновения с другим судном конвоя. Этот «тяжелый удар», как выразился Черчилль, почти свел на нет радость и облегчение от очередной победы Уэвелла, который 4 января взял ливийский порт Бардиа, захватил 45 000 пленных и 462 тяжелые пушки. Через два дня Уэвелл подошел к окраинам Тобрука.

Общественность узнала о победе, Черчилль узнал об очередной опасности. Перехваченное и дешифрованное секретное сообщение немецкого авиационного командования, показанное ему 9 января, говорило о подготовке вторжения Германии в Грецию. До сих пор грекам удавалось отражать атаки итальянцев и даже оттеснить агрессора за албанскую границу. Но после вмешательства Германии баланс сил на Балканах, в Эгейском море и в Восточном Средиземноморье изменится. Даже нейтральная Турция может встать на сторону Германии, к чему ее давно призывали. Британии для защиты союзников вновь придется забирать ресурсы у победоносной армии Уэвелла, которая может оказаться в опасности. «Продолжение кампании в Ливии отныне должно отойти на второй план», – объявил Черчилль коллегам. Иден с ним согласился.

Все военные планы Британии отныне оказались в зависимости от отношения Соединенных Штатов к оплате поставок вооружения. 8 января в Лондоне появился эмиссар Рузвельта Гарри Гопкинс. Через два дня Черчилль провел с ним три часа наедине на Даунинг-стрит. Дружба, зародившаяся в тот день, стала быстро крепнуть, что принесло чрезвычайную пользу Британии. Отныне Черчилль был так же откровенен с Гопкинсом, как со своими ближайшими советниками. «Он считает, что Греция потеряна, – сообщил Гопкинс Рузвельту, – хотя в данный момент поддерживает греков и ослабляет свою африканскую армию». Гопкинс добавил, что Черчилль находится в «тесном контакте» с Петеном, надеясь побудить французов-вишистов выступить против Германии в Северной Африке.

В выходные Черчилль отвез Гопкинса в Дичли-парк, где они обсудили потребности Британии. Один из советников Черчилля сказал Гопкинсу, что помощь в размере менее 24 миллионов тонн военного снаряжения и 16 миллионов тонн продовольствия «сведет на нет наши военные усилия». Пока Черчилль и Гопкинс беседовали, Рузвельт объявил условия решения финансового вопроса. Соединенные Штаты построят все, что требуется Британии, и передадут на условиях аренды; оплата будет отложена до окончания войны. Но прежде, чем договор о ленд-лизе вступит в силу, Британия должна расплатиться со всеми долгами, с какими может, своим золотым запасом и продать Соединенным Штатам свои коммерческие активы. Это была суровая сделка, лишающая Британию остатков ее экономической мощи, но говорящая о решимости американцев обеспечивать военные нужды Британии на долгосрочной основе. Ее еще должен был одобрить конгресс, и на это потребуется время, но принципы помощи уже были заложены. Рузвельт не кривил душой, когда сказал в своем ежегодном радиообращении, что «мы должны стать великим арсеналом демократии».

Гопкинс отправился с Черчиллем в поездку по Шотландии. 17 января он слышал, как Черчилль говорил своим слушателям в Глазго: «Моя единственная цель – искоренить гитлеризм в Европе». Вечером, за ужином, Гопкинс спросил у собравшейся компании: «Полагаю, вы хотели бы знать, что я намерен сказать президенту по возвращении?» И ответил, что процитирует ему строки из Библии: «Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом». Гопкинс сделал паузу и добавил негромко: «До самого конца». Черчилль прослезился. Слова американского эмиссара, записал один из присутствовавших, «были похожи на спасательный круг, брошенный утопающему».

Черчилль свозил Гопкинса в Дувр показать артиллерийские батареи и скалы оккупированной немцами Франции. Черчилль сказал своему гостю, что, если бы ему пришлось произносить речь после немецкого вторжения в Британию, он бы в заключение сказал: «Час настал. Убей гунна». На самом деле секретное сообщение немецкого командования, направленное с помощью машины «Энигма» и дешифрованное в Блетчли 12 января, подтвердило, что в планах немцев больше не стоит вторжение в Британию. Это конкретное сообщение содержало информацию для немецких радиостанций, которые были бы необходимы для организации перемещения оборудования в случае нападения, что они перестают обслуживаться после 10 января.

22 января Черчилль перед палатой общин раскрыл подробности управления производством для «стимулирования» производства и управления импортом, чтобы очертить распределение британского импорта. «Наша великая нация переходит на военный марш, – сказал он. – Завершается переход от дней мира и комфорта к дням чрезвычайных, организованных, упорных усилий». В этот же день австралийские и британские войска под командованием Уэвелла заняли Тобрук, взяв в плен 25 000 итальянских солдат. Настроение Черчилля улучшилось. Спустя пять дней в Чекерсе Колвилл записал в дневнике: «ПМ последнее время чрезвычайно занимателен и демонстрирует лучшие черты своего характера». В предыдущий день за ужином он сказал своим гостям, среди которых был и Гопкинс, что он «ни к кому не испытывает ненависти и не чувствует, что у него есть враги – за исключением гуннов, но это профессиональное!».

В целом Гопкинс провел двенадцать вечеров с Черчиллем. В своем докладе Рузвельту он подчеркнул, что Черчилль – не только премьер-министр. «Он – направляющая сила стратегии и тактики ведения войны во всей своей сущности. Он имеет поразительное влияние на британский народ всех групп и классов. У него особая поддержка в военных кругах и среди рабочего класса». Из Чекерса Гопкинс вернулся в Лондон, где заключил два соглашения – одно о том, что «в случае крайней необходимости» американские авианосцы доставят в Британию самолеты, и другое – о совместной деятельности британской и американской разведки в «оккупированных врагом странах». В тот же день, 27 января, в Вашингтоне открылось совещание высшего руководства страны, чтобы определить «лучшие способы», благодаря которым британские и американские вооруженные силы могут нанести поражение Гитлеру, «если Соединенные Штаты будут вынуждены вступить в войну». Целью переговоров было обеспечение «единства военного командования» в стратегических и тактических совместных боевых действиях. Они пришли к заключению: даже в случае развязывания войны на Тихом океане Европейско-атлантический театр военных действий все равно останется решающим.