Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все эти люди вели себя на следствии очень по-разному. Одни раскаивались в связях с Распутиным, другие приписывали себе заслуги по борьбе с ним, третьи его роль всячески преуменьшали, четвертые ее выпячивали, но говорили о Распутине почти все. Вольно или невольно сибирский крестьянин оказался в материалах следствия главным действующим лицом и речь о нем заходила чаще, чем о ком бы то ни было.
Особую готовность сотрудничать с комиссией и именно в связи с личностью Распутина проявил С. П. Белецкий, чьи письменные показания заняли сотни страниц. «Вчера в третий раз Белецкий в крепости растекался в разоблачениях тайн того искусства, магом которого он был, так что и в понедельник мы будем опять его слушать, он уже надоел, до того услужлив и словоохотлив», – писал в письме матери Александр Блок, назначенный секретарем комиссии.
Бывший министр внутренних дел А. Н. Хвостов рассказывал о своей борьбе с сибирским крестьянином и попытках его физически уничтожить, а последний царский министр Протопопов в числе прочего утверждал, что Распутин возил Царице и Вырубовой деньги (причем фальшивые), которые он «берет за свои хлопоты о делах и наградах с разных людей».
Другие свидетели – Манасевич-Мануйлов, Андроников, Комиссаров – почти все так или иначе пытались демонизировать либо самого Распутина, либо «режим», которому были призваны служить, и исключение на этом фоне составили показания двух женщин – Ольги Лохтиной и Анны Вырубовой.
Лохтину – хотя, казалось бы, какое преступление совершила эта больная женщина, некогда приютившая Распутина? – как уже говорилось, арестовали в Верхотурье и привезли в Петроград. На вопрос следователя: «Вы к Распутину как относитесь, хорошо или нет?» – Лохтина коротко ответила: «Он меня исцелил» и добавила, что считает его «старцем, который опытом прошел всю жизнь и достиг всех христианских добродетелей». Ни на какие провокации и уловки следствия в отличие от многих обвиняемых и свидетелей она не поддалась.
«Дорогой О. В. привет»; «О. В. нежно целую, благодарю и прошу молитв», – вспоминала про нее Государыня в тобольской ссылке.
Но, пожалуй, больше других пришлось хлебнуть в заключении Анне Александровне Вырубовой, чья судьба стала и самой драматической.
«Сидит в кресле немного тяжело (она вся тяжеловата, и хромает сильно после неудачного сращения переломов), но держится прямо, и все рассказывает, рассказывает, с детскими жестами пухлых ручек Рассказывает Аня… все о своих последних несчастьях, о крепости, об издевательствах в тюрьме.– Сколько раз Господь спасал от солдат… сама не вспомню, как…
Вид у нее, может быть, по привычке, деланно-искренний, деланно-детский».
Так насмешливо писала о Вырубовой Зинаида Гиппиус и еще более резко, с ненавистью отзывалась о ней в дневнике: «Русская "красна девица", волоокая и пышнотелая (чтобы Гришка ее не щипал – да никогда не поверю!), женщина до последнего волоска, очевидно тупо-упрямо-хитренькая. Типично русская психопатка у "старца". Охотно рассказывает, как в тюрьме по 6 человек солдат приходили ее насиловать, "как только Бог спас!"»
А между тем не приведи Господь было пережить Гиппиус то, что выпало в тюрьме на долю ближайшей подруги Императрицы. Ее считали развратной женщиной и любовницей Распутина; видевший ее в камере «лунный друг» Гиппиус Александр Блок[68] называл ее бранными словами. «Эта блаженная потаскушка и дура сидела со своими костылями на кровати. Ей 32 года, она могла бы быть даже красивой, но в ней есть что-то ужасное», – писал он матери.
Для медицинского освидетельствования Вырубовой и проверки слухов о ее порочности был приглашен доктор И. И. Манухин. Вот фрагменты его заключения: «…я обратил внимание свидетельствуемой на то обстоятельство, что она относительно легко показывает больные обнаженные ноги в присутствии караула, и попросил дать объяснение по этому поводу. У меня являлось предположение, что если стыдливость у нее открыто нарушается, то нельзя ли заподозрить в этом явлении какую-либо психопатологическую подкладку? Свидетельствуемая, в объяснении предложенного мною вопроса, обливаясь слезами, рассказала мне о том, какие муки испытывала она в первое время в Трубецком бастионе, когда лечивший ее врач должен был осматривать ее, иногда обнажая до пояса, в присутствии гарнизона, как в первые дни, когда не было надзирательницы, пришлось переменить ночную рубашку в присутствии караульного, как ее караульные поднимали с пола в полуобморочном состоянии и клали полуобнаженную на постель, как каждую минуту караульные могли смотреть за всем, что она делала в камере через окошечко и пр. Она говорит, что в первые дни своего заключения послала 4 прошения по этому поводу Министру Юстиции Керенскому; не получив от него ответов и слыша, что в этой обстановке со стыдом надо расстаться, она принуждена была обуздывать свой стыд, подчиняясь созданному режиму».
«Ужасно подумать, через что Вы прошли», – обращался к ней из ссылки Государь.
«…Дорогая моя мученица, я не могу писать, сердце слишком полно, я люблю тебя, благодарим тебя и благословляем и преклоняемся перед тобой, – писала Императрица. – Дитя мое, я горжусь тобой. Да, трудный урок, тяжелая школа страдания, но ты прекрасно прошла через экзамен. Благодарим тебя за все, что ты за нас говорила, что защищала нас и что все за нас и за Россию перестрадала. Господь один может воздать… Бог попустил эту страшную клевету, мучения – физические и моральные, которые ты перенесла».
Вырубова была предана Императрице всю свою долгую жизнь. После освобождения из-под следствия она продолжала поддерживать отношения с Царской Семьей, состояла в переписке с Государыней, еще несколько раз арестовывалась, на сей раз уже большевиками, потом при довольно странных обстоятельствах обрела свободу, жила в Петрограде на нелегальном положении и в декабре 1920 года бежала в Финляндию, где в 1923 году в Смоленском скиту Валаамского монастыря приняла постриг с именем Мария во имя святой равноапостольной Марии Магдалины. По состоянию здоровья ни в какую обитель Вырубова не поступила и оставалась монахиней в миру. Долгое время она проживала в Выборге, почти ни с кем из соотечественников не общаясь, но изредка водя знакомство с фельдмаршалом Маннергеймом, с которым познакомилась еще в 1908 году, когда Маннергейм был полковником царской армии. Между Вырубовой и Маннергеймом велась переписка, несколько раз они встречались, хотя общение это носило скорее вынужденный характер: Вырубова сильно бедствовала и просила у Маннергейма вспомоществования. Фельдмаршалу же было интересно узнать то же, что и всем – о Распутине.
После Финской кампании Вырубова перебралась в Хельсинки. Умерла 20 июля 1964 года в возрасте 80 лет. Она оставила воспоминания, более известные – ранние, опубликованные в 1922 году в Париже и с тех пор не раз переизданные, и менее известные, относящиеся к концу 30-х годов. Определенные акценты в оценке событий прошлого в этих текстах менялись, но так или иначе в памяти Вырубовой все дышало любовью к Царской Семье и печалью в связи с ее участью. Единственное (или точнее не единственное, но самое существенное), о чем Вырубова умолчала, – так это о своих неудачных попытках спасти семью последнего русского Императора. Известно, что почти никто из русских монархистов всерьез не занимался освобождением тобольских узников.