Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кончини чувствовал себя правителем Франции, однако правитель из него получался крайне плохой, и в стране повсюду царила анархия и регулярно происходили беспорядки. Знатные французские сеньоры не скрывали своего недовольства: мало того, что ими управлял чужеземец, так он к тому же посягнул на их привилегии, к которым французская аристократия привыкла в период правления Генриха IV.
Постепенно в стране возникло движение против Кончини, во главе которого встал принц Конде. В 1614 г. практически вся французская аристократия взяла оружие в руки и решительно потребовала созыва Генеральных штатов. При виде такого весьма решительного настроения своих подданных Кончини счел за благо не противоречить. Несмотря на свой маршальский титул, по натуре он оказался все-таки не дворянином, а скорее, торговцем и сделал попытку подкупить французских дворян. Те же, обладая здоровым цинизмом, деньги взяли, но от своих требований не отказались. Они по-прежынему продолжали настаивать на созыве Генеральных штатов, и испугавшийся Кончини отступил.
Как и требовала оппозиция, созыв Генеральных штатов состоялся осенью 1614 г., хотя особого смысла в этом мероприятии не было. Депутаты от третьего сословия никогда не могли найти общий язык с представителями высшей знати, а потому склоки затягивались и было ясно, что к компромиссу им никогда не прийти. Мария Медичи не выдержала волокиты и велела прекратить бесполезные дебаты. Настало время заключительной речи, произнести которую доверили молодому епископу из города Люсона. Тот начал выступление традиционно – перечислил требования от духовенства. И вдруг внезапно тон его речи решительно изменился, сделавшись откровенно льстивым. Обратившись к депутатам, он заявил: «В интересах государства я умоляю вас сохранить регентшу!».
Этого молодого и очень умного епископа звали Арман Жан дю Плесси де Ришелье. Он четко осознавал свою цель в этой жизни: занять ведущий пост в управлении Францией, тем более что ясно видел, каким образом сможет этого добиться.
Тем временем маршал д’Анкр, уже не скрываясь, стал любовником Марии Медичи, и ходили слухи, что именно он стал отцом герцога Никола Орлеанского, который родился в 1607 г. Парижане ненавидели его все сильнее, а их памфлеты делались смелее и откровеннее. Связь маршала и королевы становилась более чем неприличной – оскорбительной.
Дом Кончини располагался неподалеку от Лувра, и для своего удобства он отдал распоряжение построить деревянный мост через овраг, чтобы ему как можно легче было проникнуть в покои королевы. Этот мост все горожане называли мостом любви. Современник Кончини Соваль писал в своих воспоминаниях: «Каждое утро фаворит шел по мосту во дворец, чтобы засвидетельствовать свое почтение королеве, а каждую ночь он отправлялся той же дорогой, чтобы остаться там до следующего дня». Ему вторит и Леонора Галигаи: «Мой муж не обедал, не ужинал и не спал со мной на протяжении последних четырех лет».
Придворные также открыто потешались над королевой. Издевательские куплеты стали для них обычными; мало того, они не боялись открыто подшучивать над королевой и даже издеваться. Как-то раз Мария Медичи попросила одну из своих камеристок подать ей вуаль, на что граф де Люд незамедлительно отреагировал: «Корабль, стоящий на якоре, не испытывает нужды в парусах!» (дело в том, что слово ancre переводится с французского языка как «якорь», а voile – «парус»).
А Кончини, убежденный в собственной вседозволенности, не только не скрывал своей любовной связи с королевой, но пытался всяческими средствами убедить окружающих в том, что такая связь действительно существует. Амело де ла Уссе вспоминает: «Если он находился в комнате Ее Величества в те часы, когда она спала или была одна, он делал вид, что завязывает шнурки, чтобы заставить поверить, будто он только что спал с нею».
К весне 1617 г. юный король Людовик XIII уже подрос настолько, чтобы подобное положение вещей воспринимать крайне болезненно. На самом деле он был просто взбешен поведением матери, всеобщими и, к сожалению, справедливыми насмешками над ней и ее любовником, манеры которого становились день ото дня все несноснее. Наконец, он открыто отдал приказ капитану своих гвардейцев убить Кончини не позднее 17 апреля. В этот день фаворит Марии Медичи, как обычно, объявился с утра во дворце и, как всегда, его сопровождали телохранители в количестве 50 или 60 человек. К этому времени подобная свита, достойная королевской, стала для него привычной.
Когда Кончини шел по мосту любви, перед ним появился Витри и, взяв его за правую руку, произнес: «По приказу и именем короля вы арестованы!». До крайности изумленный Кончини не сразу понял, что же произошло. Он только и смог пролепетать, видимо не осознавая значения сказанных ему слов: «Меня? Арестовать?» – «Да, именно вас», – спокойно ответил Витри.
Это было чем-то диким, немыслимым для всесильного фаворита. Он вырвал руку у Витри и отступил на шаг и, быть может, в первый раз в жизни, попытался выхватить шпагу, но даже это ему не удалось. Как и всегда, она осталась в ножнах. Королевские гвардейцы, получившие на этот счет недвусмысленные указания, одновременно выстрелили в маршала из трех пистолетов. Одна пуля сразу попала Кончини в лоб, другая оцарапала щеку, а третья сразила в грудь. Маршал упал прямо в грязь, а люди Витри, чтобы наверняка убедиться, что сделали порученное им дело как положено, для верности затоптали его ногами.
Людовик XIII, инфант
Охранники Кончини мгновенно сообразили, что в это дело лучше не вмешиваться, и история правления фаворита окончилась безвозвратно. Да и кому хочется умирать таким прекрасным апрельским утром? В результате телохранители быстро ретировались,