Она боялась жалеть Инну Иванну, потому что тогда обеим станет совсем плохо.

Теперь Маня довольно часто звонила матери.

— Мама, ты как себя чувствуешь?

— А я уже никак себя не чувствую! — привычно заявляла мать. — Старею в бесполезной борьбе с медициной и возрастом. Болит все, кроме очков!

После развода с отцом, прошедшего довольно мирно и спокойно, она очень сдала. Утеряла внутреннюю готовность жить.

Однажды Маша застала ее за пересмотром платьев в шкафу. Инна Иванна перебирала их слишком внимательно и придирчиво.

— Собираешься на бал? — сдуру ляпнула Маня.

— Да вот думаю, — неуверенно и необычно беспомощно отозвалась мать, — что бы надеть… Или лучше купить новое? Ты не посоветуешь? В субботу должен заехать отец, у него проблемы с новой книгой, просил помочь понабивать текст. Подвела очередная дура-машинистка. Интересно, на какие деньги он собирается издавать свой последний роман? Теперь за все надо платить.

— Надо привыкать к новой жизни. У нас теперь рынок. Добрались, наконец, — опять неудачно брякнула Маня. — А то потом бродят вокруг какие-то разбитые осколки… Но в туалетах я не шуруплю… Всю жизнь прошлепала в джинсах…

Среди бедных, довольно безвкусных платьишек матери выбрать было практически нечего. Она, как и бабушка, никогда не отличалась пристрастиями к нарядам и косметике, почти полностью их игнорировала и носила, что ни попадя. Что это случилось вдруг с ней? Почему она так тщательно готовится к приезду отца? Ей просто одиноко или…

— Ах, вот как? Значит, надо привыкать? Мыслюха! — моментально вспылила Инна Иванна. — Рынок! Да какой это рынок? Базар! В следующий раз приводи с собой Антошку! Это моя заплатка! С ним я всегда легко нахожу общий язык, без всякого привыкания, а с тобой — нет! Наверное, я впала в настоящее бабушинство.

В конце девяносто второго умерла бабушка. Среди грома событий российского масштаба она исчезла слишком тихо и незаметно.

Предчувствуя свой уход, она как-то вечером позвала Машу к себе в комнату.

— Машуня! — сказала бабушка. — Я скоро умру…

— Ой, ну что ты…что с тобой… — забормотала испуганная Маня. — Вы с мамой прямо сговорились! Она тоже все время плачется о здоровье…

— Мне неведомо, как там мама, — неожиданно холодно и отстраненно заметила бабушка. — Она очень давно ко мне не заезжала… Но я ни на что не жалуюсь. Я просто понимаю. И пока я еще не ушла навсегда, мне хотелось бы тебе кое-что рассказать… Инна не решится это сделать никогда. А ты должна знать…

Бабушка вздохнула и замолчала. Машка насторожилась: о чем это она обязательно должна знать? И почему мать не решится рассказать ей об этом?

— Я всегда была против Инниного скоропалительного брака… — тихо продолжала бабушка. — Павел мне совсем не нравился. И его семья. Но дело не во мне: Инна не любила его. Что за жизнь без любви…

— Вообще-то мне об этом давно известно, — сказала Маня. — Не маленькая… А жизнь без любви… Она обыкновенная. Чем проще, тем лучше.

Бабушка снова вздохнула и с жалостью посмотрела на Машу.

— Глупенькая, что тебе может быть известно? И Павлу тоже. Ты — не его дочь! Наверное, ему эти открытия ни к чему… Но ты должна, наконец, услышать, что твой отец — совсем другой человек… Инне удалось все скрыть. Удивительно, как у нее так ловко получилось… Она, в общем-то, лишена всякой хитрости и пронырливости. Это был короткий и какой-то безумный роман… Она просто ненадолго свихнулась… Но почему-то не разошлась с Павлом. Меня она во многие детали не посвятила. Я хорошо знаю лишь одно: ты не его дочь… Вот и все…

Маша сидела молча, больно вцепившись ногтями в онемевшие ладони. Значит, вот почему ничего не бывает на свете без любви… Без нее и дети не рождаются… Так утверждала мать… И ее заявления делались не на пустом месте…

— Зачем ты мне рассказала об этом? — прошептала Маня. — А кто он?

Бабушка нахмурилась.

— Ты разделяешь мнение Инны? Она тоже всегда была уверена и продолжает считать, что тебе дополнительная информация ни к чему. Ну, уж Павлу во всяком случае… Но я думаю иначе. О твоем отце мне известно очень немного. Инна скрытная. Знаю только, что он жил в Мытищах. И она туда моталась к нему по пять раз в неделю.

Ужас стиснул Маню чересчур холодными и грубыми руками.

— Где… он жил? — с трудом выдохнула она.

Бабушка посмотрела на нее очень строго.

— Ты прекрасно слышала где. Но это было давно… Где он сейчас, я не знаю. Если хочешь, спроси мать. Его зовут Дмитрием. Кажется, он учился тогда в МГИМО…

Приехав когда-то в Стокгольм, Кончита страдала не слишком. Во всяком случае, так казалось Бертилу и многим окружающим. Она просто-напросто игнорировала знаменитый нордический темперамент, ровным счетом ни минуты не обращала внимания на постоянную прохладу вокруг и непрерывно пела и плясала, оставаясь верной своему драгоценному, незабвенному, горячему Мадриду.

Бертил лишь один раз в жизни видел ее в слезах. Это случилось, когда родился сын, и Берт решил дать мальчику шведское имя. Глаза Кончиты неожиданно намокли, и она посмотрела на Бертила с таким выражением, что муж тотчас отказался от своего намерения. Пусть называет, как хочет! Фамилия ведь все равно шведская! Так получился Хуан Хардинг — более странного и нелепого сочетания трудно было себе представить. Но чего хочет женщина…

К изречениям и сентенциям Кончиты Бертил привык довольно давно и не очень вникал в них, хотя иногда они его веселили и доставляли немало удовольствия. Эллен была напрочь лишена чувства юмора, как, впрочем, большинство шведок. Мама Берта по-прежнему оставалась счастливым исключением.

— Ты несправедлив к шведским женщинам, — как-то заметила она. — По-моему, ты не хочешь посмотреть на них повнимательнее. Не понимаю только, почему… Впрочем, у всех есть свои завихрения…

Наверное, она была права. Он слишком долго бродил и странствовал по свету, чересчур далеко плавал и давно сильно оторвался от родной земли. Берт ассоциировал всех здесь живущих лишь с двумя-тремя близкими ему людьми и не знал остальных. Не желал знать. Да и когда ему было постигать заново родную страну?..

Но не расскажешь же все это сыновьям!.. Хотя нужно сказать что-нибудь приличествующее случаю…

Бертил смущенно покашлял. Спасительный во многих трудных житейских ситуациях прием.

— Эллен и Кончита были когда-то довольно стройными… — пробормотал Берт и торопливо взял в руки первый попавшийся конверт.

Это было второе письмо от скуластенькой…

— Ну, ты даешь! — в восторге завопил Хуан. — Надо же, сразу нашел то, что тебе нужно! Как тебе удалось? Ты лучший на свете и самый сообразительный па! Это Провидение! Я ведь говорил, что тебе подойдет именно эта! Выкинь ты все остальные письма и живи спокойно! Посмотри, какая груда еще не разобрана!