Люсинда ждала его, нервничала, и когда Пивоварчик утопил кнопку звонка, дверь сразу же распахнулась.

– Можно? – почему-то спросил он.

– А что ты имеешь в виду? – опять томно потянулась девушка, обнажив ногу выше колена.

– Зайти… это… к себе хоть… можно?

– Пожалуйста! – Люсинда, улыбнувшись, сделала широкий жест рукой.

Вскоре Пивоварчик поставил на журнальный столик два фужера, положил, не снимая крышки, шикарную коробку конфет «Полесье», которая до этого лежала на книжной полке. Непринужденно откупорил бутылку, жестом руки пригласил Люсинду к столику.

– К этому вину очень кстати будут конфеты с ликером, – сказал и только потом поднял крышку. – Лучшей закуски и не сыщешь!..

Люсинда рассмеялась:

– А я думаю, отчего это я такая пьяная! А это ж от конфет! С ликером, говоришь?.. Х-ха-ха-ха-а-а!..

Пивоварчик остолбенел – в коробке не было ни одной конфеты. Съела? Просто так – взяла и одним махом?.. Он смотрел на девушку, разинув рот, и не находил, что ей сказать. Съела? Просто так? Как можно?!..

Люсинда все поняла. Она молча взяла сумочку и направилась к двери.

– Ты куда, Люсинда?

– Я сейчас… За конфетами…

– Так ты что… значит, еще вернешься?

– Обязательно!

И девушка исчезла за дверью. Когда она вернулась, Пивоварчик спал – у него, согласно распорядку дня, в это время был сон. Люсинда не стала будить. Наполнила фужер вином, и залпом выпила. Закурила. От дыма Пивоварчик начал кашлять, однако не проснулся. Проснулся он только тогда, когда в комнатке остался один.

Конфеты «Полесье» лежали на журнальном столике нетронутыми. К большой радости Пивоварчика.

Поэт Денис Труха, возвращаясь из городской библиотеки, где он как всегда энергично и рьяно выступал перед читателями, нашел в почтовом ящике конверт. Обычно он равнодушно проходил мимо ящика. А тут как-то само получилось, что задержал он взгляд на тех дырочках, в которых и светилась бумага. «Что за чудеса! – тревожно и одновременно радостно подумал поэт. – Письмо, что ли? Газет же я не выписываю. Гонораров не получаю – не печатают, все только обещают… и то, если пять раз позвонишь им, стяжателям…» Он дрожащими пальцами взял конверт, быстренько разорвал его, вытащил втрое сложенный листок бумаги и, не отходя далеко, подслеповато прочел: «Уважаемый Денис Иванович! Приглашаем Вас на первый организационный съезд графоманов, который пройдет в Минске…» Да-да… И что там дальше? Ну-ну. «Вы являетесь делегатом…» Он почувствовал, как тело обдало, словно кипятком. Труха постоял немного в оцепенении, затем, как бы заново проснувшись, покрутил перед носом бумажку-приглашение, хмыкнув, осмотрелся по сторонам: в коридоре как раз было безлюдно, и только тогда смело и агрессивно потряс бумажкой над головой, громко заявляя своим невидимым врагам:

– Не дождетесь! Слыхали?! Нашли делегата!.. Да со мной сам Пушкин потягался бы!.. Богданович!.. Купала!.. Колас!.. Шнип!..

Настроение испортилось окончательно. Мало того, что на той встрече, с которой только что возвращался, один сильно наглый мужичонка – по его, конечно же, мнению – заявил, что такие стихотворения он бы и сам сложил как нечего делать, если бы только у него имелись бумага и ручка, так еще это вот приглашение!..

Жена сразу, как только Труха переступил порог, подумала, что муж не иначе как нашел удачную рифму, но не запомнив ее, сразу же и потерял, не донес до письменного стола, поскольку лицо у человека было мрачным, как пасмурный осенний день.

– Есть будешь? – равнодушно спросила женщина.

Труха хотел было сказать: «Я сыт. Меня уже накормили», однако взял себя в руки, постарался даже улыбнуться, хотя почувствовал: улыбка выдала его волнение с потрохами. Неудачной получилась. Кислая. А потом он долго рассказывал жене, как тепло принимали его читатели. Хлебал супчик, свой любимый, гороховый, а сам твердо решил: жене про вызов на съезд графоманов ни слова. И очень хорошо, что она пошла посидеть на лавке перед подъездом со старушками. Труха сразу же прикипел к телефону. Сперва суетливо полистал блокнотик, где были номера телефонов его друзей-поэтов, а потом решал, кому же первому позвонить. «В Гродно разве? Нехайчику? Мужик неплохой, кажется. Тот раз, когда обсуждали его, Трухи, стихотворения, он поддержал. Должен помнить. Да, к тому же, и чарку брали».

Нехайчик обрадовался, когда услышал в трубке знакомый голос. Поделился своими успехами, пожаловался, что в их городе объявилась одна женщина-критикесса, которая не дает ему жизни: то там ущипнет, то тут. Мол, графоман ты, Нехайчик! Как раз вот тут и хотел спросить Труха, получил ли тот письмо на съезд графоманов, однако не хватило духа. И тогда он начал издалека: никуда, уважаемый, в ближайшее время не едешь? Может, вызывают куда тебя? Нехайчик, на удивление, ответил одним словом: нет. Труха едва сдерживал раздражение. Накипело. «Так и признается этот Нехайчик! Тип еще тот!» Уже когда положил трубку, немного успокоился: ничего-ничего, мне сегодня принесли письмо, тебе принесут завтра. Никуда не денешься. Почтовики свое дело знают. Ведь какой он поэт?! Вот кто уж если и графоман, то он, Нехайчик! Надо ли говорить? Нет, не выкрутишься!..

Но сегодня Труха решил более никому не звонить. Сообразил: надо дать время, чтобы те приглашения успели доставить почтальоны по надлежащим адресам. И в Могилеве, и в Витебске, да и в других городах. В своем же городе решил никого не беспокоить. Своих он знал хорошо: те, хотя и получат приглашение, не признаются.

На следующий день, написав полдюжины стихотворений и дождавшись, когда жена опять займет место на скамейке перед подъездом, Труха энергично потер ладони и бодро приказал себе: «За дело!» Выбор пал на Могилев. Как-то был он на празднике поэзии «Письменков луг» и там познакомился с одной поэтессой в большой соломенной шляпе, которая выдала аж шесть книжек стихотворений и хотела их сразу прочитать присутствующим, стоя на сцене перед микрофоном, но ее все же остановили каким-то образом, хотя и стоило это больших усилий.

Труха крякнул, представился.

– А-а, Гомель! Очень рада, очень рада услышать ваш голос, почтенный! – воскликнули в Могилеве, и Труха долго не мог втиснуться в разговор. – А я вас только что вспоминала, да-да. Верите? А вы и легок, как говорят, на слово. Что пишется? Какие темы волнуют? Потом, потом скажете… Дайте наговориться сперва мне. Я же одна живу… контактов почти никаких, соскучилась… Это я вам не говорила, что одна? Там, на лугу? Нет, кажется, нам же некогда было там из-за насыщенной донельзя программы… Так вот и хорошо, что вы позвонили, я вам сейчас прочитаю свои новые стихотворения… Своим всем я прочитала вчера, очень хвалили… Однако ж мне хочется услышать слово похвалы и от вас, уважаемый… как это вас величать, простите?..

Труха рад был, что ему наконец представилась возможность сказать хоть эти два слова: Денис Иванович.

– Так вот, Денис Иванович, – сразу же подхватила могилевская поэтесса, – мне хочется попробовать на вкус хотя бы чуточку похвалы и международной, так сказать… Да! А вас еще, кстати, не приняли в международный союз писателей, который создали где-то то ли в Украине, то ли в России… Как нет? Тогда поздравьте меня! Вы многое потеряли. Жаль, что не могу показать по телефону корочки и значок. Зато сейчас я перед выступлением представляюсь как член, и совсем другое отношение ко мне. Ну, хорошо, перейдем от слов к делу… Не будем попусту транжирить время – слушайте мои новые стихи… Да, вам сперва про любовь или о природе? Могу и о городе, о тех странах, где я путешествую иногда, сидя перед экраном телевизора. Э-х-ха-ха-ха-а-а-а!.. Мы, поэты, должны сами создавать для себя комфорт и уют, чтобы было тепло и светло…