Остальные здешние обитатели однажды впали в психоз, да так из него и не вышли. Но до того успели совершить пару-тройку тяжких преступлений. Всех их здесь немилосердно накачивают разной дрянью. На удивление, лишь немногие так и не изжили детские травмы. Прочие пребывают в кошмарном нигде.

Я тоже мог быть среди них. Если б мне в свое время повезло чуть меньше, если б контроль надо мной оказался чуть строже. Стоило порождениям мрака окликнуть меня еще раз… Хотя, возможно, и для любого другого достаточно малейшего их оклика.

– Но это было так давно, – утешает меня знакомая медсестра Юханна.

– Давно, – соглашаюсь я, вздыхая. – Теперь мне гораздо лучше.

– Я не об этом, – поправляется она. – Не нужно требовать от себя невозможного… Йон скоро будет, – добавляет Юханна. – На всякий случай – я рядом, за дверью.

– Спасибо.

Она уходит, оставляя дверь приоткрытой.

В прошлые разы меня просили разуться на входе. Ремень, ключи, мобильник и зажигалку я также оставлял в пластиковом ящике в предбаннике. Все это делалось ради моей же и пациента безопасности, хотя не в последнюю очередь и ради облегчения участи персонала. В последнее время участились случаи бегства, так они объяснили мне. К примеру, известный физик до смерти напугал своего соседа по палате, убедив его в том, что родные явятся за ним, чтобы потом удушить в газовой камере. Чем не повод для бегства?

Изредка доносятся звуки, напоминающие о том, где я нахожусь. Стоит к ним прислушаться – и поневоле содрогнешься: где-то бьют кулаком в стену, в другой стороне кто-то бормочет, а потом все это разряжается истошным воплем, и нависает мертвая тишина. Как будто мир вокруг засыпает, истощив последние силы.

Но вот в коридоре зазвенели цепи – тонкий, воздушный звук, похожий на перезвон серебряных колокольчиков.

* * *

Грима ведет знакомый мне санитар Плит – рыжий громила с бритым черепом и козлиной бородкой. Одно время наши пути пересекались: у Плита богатое бандитское прошлое, одно время он был причастен едва ли не к каждому второму убийству или ограблению в Стокгольме. Но потом попал под реабилитационную программу полицейского управления и, задействовав кое-какие старые связи, устроился санитаром в психиатрическое отделение Святого Георгия, где и получил прозвище Плит. Думаю, не последнюю роль здесь сыграло и его телосложение.

– Лео Юнкер, – говорит он. – Давненько… рад тебя видеть.

– Аналогично. – Я протягиваю ему руку.

У Плита крепкое рукопожатие – признак внутренней уравновешенности.

Я помогаю Гриму устроиться на стуле – это для него не так просто. На его запястьях наручники, соединенные цепью с такими же «браслетами» на лодыжках. Подобное «снаряжение» стеснит в движениях кого угодно.

Мало кого из здешних обитателей заковывают в цепи, но Грим числится среди самых опасных. Он избегает смотреть на Плита, сидит, уставившись в пол.

– Если что – мы за дверью, – предупреждает санитар.

– Хорошо.

Я вежливо улыбаюсь Плиту. Жду, когда он закроет дверь с другой стороны, и поворачиваюсь к Гриму.

Он изменился. Я с трудом узнаю в нем своего давнишнего друга. Волосы отросли и выглядят неухоженными. Санитары рассказывают, что во сне Грим рвет их клоками. Он раздулся от гадости, которой здесь пичкают, особенно отекло лицо. Говорят также, что препараты повлияли на способность Грима различать цвета – редкий побочный эффект, наличие которого тем не менее может проверить экспертиза. Возможно, Грим просто лжет, этого никто не знает. Когда дело касается Йона Гримберга, ни за что нельзя поручиться наверняка.

Я смотрю ему в глаза, они отражают поверхность стола между нами.

– Привет.

– Привет.

– Они снова забрали мой мобильник… твоими стараниями.

– Это был не твой мобильник.

Грим пожимает плечами и опускает глаза.

– Ты хотел меня видеть, – говорю я. – И вот я здесь.

– Как Сэм?

– Это за этим ты меня вызывал?

– Вы виделись в последнее время? – спрашивает он.

– Нет.

– Почему?

– Я совсем забыл о ней.

– Это была ложь?

Когда Грим улыбается, ему снова семнадцать.

Не могу сказать, как часто я его здесь навещаю. Каждый раз наедине с Гримом я чувствую себя заключенным в некую капсулу, внутри которой времени не существует, а границы пространства искажены и размыты. Иногда после свидания мне кажется, что я пробыл с ним несколько часов, в то время как на самом деле – считаные минуты. Иногда наоборот: четверть часа, проведенная в комнате для посетителей, растягивается в моем сознании часа на два.

Собственно, в том, что касается досуга, Гриму здесь делать особенно нечего. Пациенты Святого Георгия проходят интенсивный курс лечения, подвергаясь сильному медикаментозному воздействию. Некоторые – вроде Грима – содержатся под особым наблюдением. Как, впрочем, и все заключенные. Еще одно ограничение в отношении Грима касается посещений: круг лиц, с которыми он может встретиться, достаточно узок.

Первое время это я являлся сюда по требованию Грима, не наоборот. Если верить персоналу, его навещают только полицейские, с целью взять показания по тому или иному делу. У Грима нет ни друзей, ни семьи. А если и остались приятели на воле, в его интересах никогда больше с ними не встречаться. С месяц назад некто Джек ухитрился проникнуть сюда. Бывший полицейский, он воспользовался старыми связями. Год назад Джек предал закон и коллег ради тех, кто платил ему больше. Что он хотел от Грима – так и осталось тайной. Но речь шла о деньгах, в этом можно не сомневаться. После случая с Джеком персонал стал осторожнее.

Тем не менее Гриму удалось выкрасть мобильник и сигареты. Тот, кто помог ему, может сделать то же в отношении других, менее безобидных вещей. Оружия, например.

Похоже, Грим и в самом деле сумасшедший, и стал он таким не здесь. Он всегда был в высшей степени асоциальной личностью, но Святой Георгий пробьет брешь в чем угодно. И в последнее время я все чаще замечаю: молчание Грима действует на меня удручающе.

Возможно, именно это и подтолкнуло меня на этот раз встретиться с ним, какие бы на то ни были действительные причины. Я хотел бы услышать от него правду, и вижу, что от меня он ждет того же самого.

– Если будешь врать, я больше сюда не приду, – предупреждаю я.

– Если будешь врать, я больше к тебе не выйду, – отзывается он.

* * *

– Она больше не водится с тем пирсингованным ублюдком? – спрашивает он.

– Нет, там все уладилось, – отвечаю.

– По крайней мере за это ты должен быть мне благодарен.

– Я ничего тебе не должен.

– О’кей… – Грим пожимает плечами. – Я слышал об убийстве на Дёбельнсгатан.