– Была. Но больше я ничего не скажу. Ни слова. Такие там правила.

– Ну ладно, – мальчик разочарованно вздыхал, – не обижайся. И что будет дальше?

– А дальше, – продолжала Наташа, – лес просьбу… ну рассматривает, что ли. Как бы думает – помогать или нет, давать золотой мандарин, не давать. Тишина стоит полная. И вдруг, – Наташа делала «страшное» лицо, – поднимается ветер, начинают качаться и шуршать ветками, словно шептаться, деревья. Да, да, именно так – шевелят ветками, клонятся, качаются. К королеве-ели оборачиваются, представляешь? А она не шелохнется, она же королева, и она размышляет. И тут – не сразу, конечно, а через какое-то время – все затихает, замирает, останавливается, застывает, как не было. И лес начинает светиться – загорается, золотится! Золотые мандарины освещают все вокруг – лес, небо, землю! И становится так светло, будто зажглись тысяча лампочек! Светло и радостно, словно и твое сердце, твоя душа наполняются этим светом и запахом! Да, – сдвинув брови, уточняла Наташа. – Я тебе говорила про запах?

Сын мотал головой.

– Так вот, – вдохновенно продолжала она, – лес наполняется таким запахом, что начинает кружиться голова – ты же знаешь мандариновый запах! Вспомни, под Новый год достаешь из сумки пакет с мандаринами, и вся квартира наполняется этим запахом, свежим, терпким, сладким, чуть кисловатым, с горчинкой. А лес? Вот ты вспомни, как пахнет елка! Хвоя, помнишь? Хвоя пахнет свежестью, морозцем, зимним лесом. И все эти запахи, мандаринов и хвои, – Наташа мечтательно заводила глаза, – лично для меня лучшие в мире. Потому что из всех праздников я больше всего люблю Новый год! – И тут же испуганно поправлялась: – Но на первом месте, конечно, твой день рождения!

Мальчик нетерпеливо перебивал:

– Мам, я это знаю! Ну а что дальше?

– А дальше, – загадочно продолжала Наташа, – а дальше человек осторожно подходит к елке и срывает волшебный мандарин. И тут же замирает от счастья – на его ладони светится золотистый волшебный шар, и человек понимает – мандариновый лес ему поверил и просьбу его исполнит.

И идет он осторожно и аккуратно, и держит на вытянутой руке золотой мандарин. И голова у него кружится от его запаха. И глаза слезятся от его ослепительного свечения. И даже если вечер или ночь, от золотого мандарина идет такой свет, что этот свет освещает дорогу. – Наташа замолкала.

– А что дальше? – тихим голосом уточнял сын. – Человек возвращался домой?

– А что дальше, сынок? А дальше все исполнялось. Больные выздоравливали, у бедных появлялась еда. Море наполнялось исчезнувшей рыбой, леса – дичью, поля – цветущей рожью. Спасая землю от засухи, начинались дожди. У бездетных рождались детки. Хромые отбрасывали костыли. Слепые прозревали. А золотой мандарин… Знаешь, им, людям, даже не было нужды в свечах или в электричестве. Золотой мандарин освещал дом так, что можно было даже читать среди ночи! И еще, представляешь, – улыбалась Наташа, – от него шло такое тепло, что люди переставали топить печи и зажигать камины!

Лет в девять Саша сказал:

– Знаешь, мам, это все, конечно, красиво, но это сказка. Раньше я в это верил, а сейчас… Не обижайся, но какой мандариновый лес? Мандарины, мама, не растут на елках, на соснах и вообще на хвойных деревьях! Мандарины – это культура, и их специально высаживают. Окучивают, окапывают, рыхлят, поливают. В общем, целая наука. И где этот лес? За какими семью горами и семью морями? И выходит, что папа мой… – у Наташи замерло сердце, а Саша продолжил: – большой фантазер. Может, он, – вспоминая, Саша задумался, – импрессионист? Мы с тетей Ниной видели такие картины в музее. И она объяснила, что они, эти имп-рес-си-о-нис-ты, – он по складам произнес трудное и незнакомое слово, – они видят мир по-другому, не так, как обычные люди.

– Художник имеет право быть фантазером, – возразила Наташа. – Хороший художник всегда фантазер. И знаешь, что главное? Главное – то, что тебя останавливает перед картиной. Что привлекает и завораживает. И уже не так важно, что там нарисовано. А главное – то, как это тебе, понимаешь?

Погладив сына по голове, Наташа посмотрела на картину. Казалось бы, все знакомо до мелочей, до каждого мазка. Сколько лет они вместе! Память о Чингизе. Единственная вещь, которая достанется Сашеньке от отца. Сколько прошло лет, сколько всего изменилось… А сердце все равно останавливается, замирает. И ничего она не забыла. Ничего. Глупая. Глупая и смешная. Наверняка у него все прекрасно – большая семья, хорошая жена и чудесные дети! Да и слава богу! А ее, тихую, молчаливую, незаметную и обыкновенную девочку Наташу, которая однажды промелькнула на его пути, наверняка он сразу забыл и ни разу о ней и не вспомнил.

* * *

Время от времени у Наташи возникали ухажеры. Однажды Инга Семеновна после долгих настойчивых уговоров затащила Наташу к себе. Кажется, это был Первомай. Она мечтала познакомить Наташу с племянником, старым холостяком. На самом деле старым этот Геннадий Иванович не был – что называется, мужчина в самом расцвете сил, лет под пятьдесят. Кстати, при должности, главный инженер стройуправления. А уж как Инга расхваливала своего родственника – и скромный, и непьющий, и зарабатывающий, и не капризный, и не занудный. «Геннаша – чудо, а не мужчина!»

«Да уж, – подумала Наташа. – И что же такого золотого и бриллиантового до сих пор не отхватили? А может, действительно, не везло?»

И вроде бы и ничего был этот Геннаша, тетушка не соврала. И собой не плох, и галантен. И ел неспешно и аккуратно, не по-холостяцки, и со стола помогал убирать.

Но Наташа смотрела на его бледные, бескровные губы, на вялые, желтоватые пальцы с крупными, выпуклыми ногтями, смотрела на его тщательно зачесанную, зализанную, замаскированную плешь на затылке. И не могла себе даже представить.

– Зря ты, Наталья, принца на белом коне ждешь, – с досадой сказала ей потом Инга. – А сама? Тоже не девочка, да и с придатком! Тоже мне, цаца! Одинокая парикмахерша с незаконным ребенком!

Наташа молчала. Все правда. Только как объяснить? А впрочем, не стоит объяснять.

– Вон на меня посмотри – так и просидела в ожидании своего Грея с алыми парусами. И что? Что я теперь? И Грей этот мой… И смех и грех! – Инга Семеновна грустно усмехнулась. – Сухой, плешивый, больной старикашка. Смотрю на него и удивляюсь: господи, ну что я там увидела, во что до смерти влюбилась, от чего голову потеряла? Кого и зачем прождала всю свою жизнь? А ответа, Наталья, нет… Нет ответа. И о сыне ты не думаешь. А вдруг Геннадий станет мальчишке отцом?

– А вдруг нет? А вдруг будет наоборот? – наконец заговорила Наташа.

– Ладно, дело твое, – нахмурилась Инга, оставив Наташин вопрос без ответа. И зло припечатала: – Ну и сиди себе дальше! Много ли высидишь?

Спустя год появился еще кавалер, как он сам говорил, «почти сосед», жилец соседки сверху, молодой, тихий и интеллигентный архитектор. Говорили, что заселился он после развода, так как бывшая – стерва, конечно, – из его же квартиры его и поперла! «А ведь какой приличный мужчина!» – шушукались сплетницы у подъезда.