Певунья ответила не сразу. Сперва осторожно расправила ровные пряди волос за налобным плетеным ремешком:

— Глаза мои видят на столе костяк человека. Сердцу моему люб темный свет. Глаза мои видят обычную девушку. Сердце мое говорит, что она пришла, чтобы услышать мою песню. Глаза мои не видят Мару, чей дух избрал девушку своим сосудом. Сердце мое полно надежды на Мары торжественное восхождение. Верю я в то, что так же, как восходит на небе полная Луна, освещая своим холодным светом то, что неподвластно осветить Солнцу, так и Мара взойдет над миром, возвещая новую эпоху, сделав нас изначальными, превратив в основу будущей общины людской, в род новый и первый после конца этого мира. Мира, от которого мы уходим в Дозор наш Черный, куда уезжаем на этом поезде. Мира, где никто уже не спасется, а те немногие, кто останется в живых, без поклонения темной Богине, не приняв ее и не познав, позавидуют мертвым. В том всегда была моя вера. Глаза видят лишь то, что им дано видеть, и череп — всего лишь череп, а девушка — всего лишь девушка. Глупец скажет — «Я не вижу больше ничего», я скажу, что всё еще увижу. Мне не дорог мир, что я оставила. Я тоже, что и все вы здесь, ищу нового мира, жду его, и, думая о нем, мечтая, видя во снах, воспевая в песнях, я уже вижу не просто костяк и свечи, но очаг, вокруг которого собрались единородцы. Не просто девушку, но ту, которой дано величайшее благо на свете — исполнить свое предназначение. Верю и жду своего места в Дозоре Черном — таков мой ответ.

Речь Всеведы пришлась по сердцу всем и даже Яромиру, что был в той компании известным скептиком и ворчуном. В знак смирения он прикрыл глаза, воздавая должное мудрому спокойствию певуньи.

— Речь твоя, как всегда, убеждает, Всеведа. Воистину ты умнейшая из нас, и зароком твоей мудрости служит твое спокойствие и выдержка, что и мужчине не худо бы иметь, — поблагодарил ее Велеслав. — На том и покончим. А теперь всем спать. Впереди еще три дня пути по железной дороге, а дальше плыть и идти нам столь долго, сколь будет на то воля Мары. Добрых снов всем. А ты, Великая Сестра, ступай со мной. У нас разговор долгий. — И Велеслав, покинув купе, направился в сторону тамбура. За ним послушно шла Марина…

4

— Так вы обычные сатанисты? — было ее первым вопросом, когда дверь тамбура, щелкнув, закрылась, перед этим мелодично прокатившись по металлическим желобкам.

В тамбуре пахло куревом и дорожной романтикой. Лампочка в потолке была, конечно, слабовата, но всё же она давала больше света, чем череп, превращенный в подсвечник, и Марина наконец смогла полностью разглядеть Велеслава. При своем огромном росте и медвежьей, по всей видимости, силе в его глазах горел тот задорный огонек, что встречается еще лет в семнадцать, а к двадцати пяти уже затухает, притушенный-прибитый бытовыми проблемами и тяжелым, словно брезент, разочарованием от нереализованных надежд. Борода его определенно не была уже такой седой! То ли Марина не обратила на это внимания сразу, то ли причина была в чем-то ином, но среди белых волос виднелись черные, живые. Так же молодело и его лицо: морщины уменьшились на добрую половину, как будто чем дальше уносился состав от Москвы, тем лучше себя ощущал этот странный, ни на кого не похожий человек.

— Как ты сказала? — Вагон внезапно тряхнуло, и Велеслав невольно подался к ней, выбросил вперед руки и оттолкнулся от стены, возле которой она стояла, улыбнулся, продемонстрировав отменно-крупные, белые зубы. — «Сатанисты»? Марина, ты с таким же успехом могла бы предположить, что мы хип-хоп банда или, скажем, кружок любителей бисероплетения. Нет, дорогая моя, никакие мы не сатанисты. Христиане и все остальные «ане» и «исты»: буддисты, троцкисты и прочие называют нас «язычниками», а православное духовенство прилагает к этому еще и не очень-то приятное словечко «проклятые». Итак, мы те самые «проклятые язычники». Но это для тех, кто не видит дальше своего носа, ничего не знает, давным-давно растерял свои корни. Для тех самых иванов, не ведающих родства. Вот для таких мы непонятны, а значит, опасны, и они часто вредят нам: нападают на наши капища, затевают драки… Очень христианское поведение, не так ли? — Он иронично усмехнулся. — Там, в купе, я был, если можно выразиться казенным языком, лицом официальным. Вокруг меня находятся те, за кого я ответственен перед вышними богами, как за членов своего рода — высшего почитаемого в нашей вере символа и понятия. Род дает силу, мудрость, саму жизнь. Только родовые связи истинны и основаны на естественных потребностях человека в обществе себе подобных, в братской дружбе, в любви… Сами себя, как ты уже слышала, мы зовем «родноверами», наследниками древней веры наших предков, связь с которыми не прерываем вот уже которую тысячу лет. В нас живет память о великих временах, из уст в уста передаются сказы и тайные знания. Меняется мир вокруг нас, но не меняемся мы. У меня самая обычная биография: недоучившийся студент философского факультета МГУ, программный редактор на попсовой радиостанции… Да и все, кого ты видела, — это точно такие же, обычные люди. Кто-то из Москвы, он там родился, кто-то приехал в этот город в поисках лучшей доли, желая сделать карьеру и получить ипотечный кредит на выгодных условиях. Но все мы происходим из славянских родов, кровь наша объединила нас в общине Велесова Круга, и я был избран старейшиной. Мы через многое прошли, многое узнали, мы тысячу раз роняли нашу веру, чтобы успеть подхватить ее у самой земной тверди и не дать ей разбиться на тысячу мелких осколков. Вера, что кубок тонкой работы, его непросто сделать, уйма времени уходит на детали и тонкости орнамента, а вот разбить его — плевое дело, да так, что никогда уже не склеишь. То, что ты видела совсем недавно, — это и наша обычная преднощная практика, и молитва, и беседа о вере нашей, когда каждый может высказать свои сомнения. Это важно особенно теперь, когда мы с самого начала этого года получаем знамения о скором наступлении конца света, и я стал собирать Дозор, подбирая туда лишь самых верных своих людей, тех, кого давно знаю, в ком уверен, как в себе. Мы — община Шуйного пути, для нас всё это особенно важно, ведь конец нынешнего мира для нас означает начало нашего мира, а мы, как ты сама понимаешь, в этом сильно заинтересованы.

— Уважаемый… дорогой… — Марина сбилась, запуталась, не зная, как назвать его. Он тихо покачал головой:

— Просто Велеслав. И мы, конечно, на «ты».

— Велеслав, а ваши имена? Всеведа, Навислав, Яромир, ваше имя, странные имена всех остальных, откуда они?

— Здесь всё просто. Когда человек встает на путь Родной веры, начинает жить другой жизнью, он меняется. Наше имя — это наш путь. Имя из прежней жизни категорически не подходит, ибо у родновера его жизненный путь полностью изменяется, а значит, имя должно меняться вместе с ним. Каждый из членов общины проходит обряд посвящения, во время которого и получает новое имя. Бывает и так, что человек объявляет свое имя на общем сборище и его выбор либо поддерживают, либо нет, или просят объяснить, почему он выбрал то или другое имя, ведь каждое имя в родноверии так или иначе указывает на ту или иную склонность человеческой души. Вот Горюн — понятно, что этот парень не большой весельчак, — шутливо улыбнулся Велеслав. — Как видишь, у нас с этим довольно просто.