Горничные, складывавшие белье в углу комнаты, переглянулись.

– Кто такой Гидеон?

– Молодой хозяин, сын доктора Имса. Он сейчас в школе. – Элайза потрепала Брайди по руке. – И это к лучшему: Гидеон не всегда добр. Но он очень красив и умен, и в один прекрасный день станет великим врачом, как и его отец.

– А меня он тоже вытолкнет из окна? – спросила Брайди. – Как Лидию?

Одна из служанок в углу комнаты вскрикнула, вторая выронила груду нижних юбок.

Элайза наградила их холодным взглядом и снова переключила внимание на Брайди.

– Гидеон пальцем тебя не тронет, я не позволю. Ты будешь моим вторым ребенком.

– Значит, у вас есть первый ребенок?

– Есть. Только он еще маленький, и зовут его Эдгар Кемптон Джонс.

– Имя как у настоящего джентльмена! – заметила Брайди.

Одна из горничных в углу фыркнула. Вторая пихнула ее локтем.

Элайза сердито взглянула на смешливую горничную.

– Ты закончила, Доркас?

Более рослая из двух горничных, насупившись, сделала реверанс.

– Тогда иди и займись бельем миссис Имс, – строгим тоном распорядилась Элайза. – Мэри, помоги ей.

Горничные пошли вон из комнаты. Элайза проводила их взглядом и повернулась к Брайди.

– Глупые гусыни.

Брайди рассмеялась.

– Ту, что покрупнее, с хромой ногой, зовут Скверная Доркас. Доктор Имс взял ее из исправительного дома.

Брайди вытаращила глаза.

– Но я – экономка, поэтому они должны меня слушаться. – Элайза показала Брайди большую связку ключей, которую она носила на поясе, дабы прятать под замок все, что могла бы стащить Скверная Доркас.

– А почему доктор Имс привел сюда Скверную Доркас?

– Доктор Имс любит помогать несчастным.

– Вы тоже были в исправительном доме?

– Вовсе нет, – рассмеялась Элайза. – С доктором Имсом я познакомилась в больнице, и он предложил мне работу. До замужества я была служанкой. – Она помрачнела. – Но потом я оказалась одна, больной и нищей.

– И несчастной?

– В некотором роде.

– Но потом вы пришли сюда.

– И здесь родился Эдгар. – Лицо Элайзы просияло.

– И вы стали экономкой.

– Не сразу. Сначала я была простой служанкой, но я усердно трудилась, училась, чему могла.

Брайди кивнула. Элайза была вдова, мать и экономка, и при этом молода. Брайди видела, что за приветливой наружностью Элайзы кроются печаль и твердость духа – свидетельство того, что ей случалось терпеть куда более страшные вещи, чем презрительные насмешки прислуги.

– И все сложилось как нельзя лучше, Бриджет. – Элайза стиснула ее руку. – Завтра ты познакомишься с моим малышом Эдгаром, и мы покажем тебе дом. Здесь чудесно, есть сады и конюшня, река рядом. Чуть ли не Виндзорский замок видно!

– И королеву можно увидеть?

– Можно, – рассмеялась Элайза. – Когда она ест мороженое, прогуливаясь по зубчатым стенам с маленькими принцами и принцессами. – Экономка тепло улыбнулась Брайди. – Ты не так далеко от Лондона, хотя здесь все по-другому, да?

– Слишком тихо, – серьезно заметила Брайди.

Элайза снова рассмеялась и затем, поскольку у нее еще были дела по дому, покинула Брайди, дав ей детскую книжку, которая принадлежала покойной мисс Лидии.

Стемнело, и одна из глупых гусынь принесла свечи. Через какое-то время, когда стало еще темнее, в детскую пришла вторая глупая гусыня – Скверная Доркас. Она переодела Брайди в другой наряд и уложила ее спать.

Потом в детскую заглянула Элайза. Экономка поцеловала Брайди, пожелала ей спокойной ночи и сказала, что она, со своими рыжими волосами и кожей молочной белизны, ни дать ни взять настоящая ирландская принцесса. И задула свечи, зная, что Брайди не боится темноты.

Разумеется, темнота Брайди не пугала. Но она боялась Гидеона, ибо не хотела умереть, как Лидия.

Брайди лежала в постели с открытыми глазами, взглядом водя по квадратам на потолке, которые отбрасывало освещенное луной окно.

Она не плакала. В конце концов, разве это не лучше того, к чему она была привычна?

В другом мире, в Лондоне, ее старый папаша Ган сейчас наверняка баловал себя пинтой пива. Останься она там, теперь сидела бы под столом с трактирной кошкой, или тащилась бы по дороге в табачную лавку, или дралась бы с местными мальчишками.

Когда пришло бы время ложиться спать, они поднялись бы в свою комнату над лавкой судовых товаров, где Ган вытащил бы два соломенных тюфяка: один для себя, второй – для нее.

Потом Ган как следует откашлялся бы, сплюнул и лег бы, дымя трубкой. А Брайди стала бы молиться на ночь:

– Благослови, Господи, Гана, меня и трактирную кошку.

– Даруй, Господи, вечный покой маме, папе, Джеймсу, Джону, Терезе, Маргарет, Эллен и малышу Оуэну.

– Накажи, Господи, пинком под зад гнусного мерзавца Пэдди Фаддена и пошли ему и его банде смерть, медленную и ужасную.

– Прошу тебя, Господи, прибей к берегу еще несколько мертвецов, чтобы Ган мог заработать денег. И пусть они будут не очень разложившиеся, с головой, двумя руками и ногами, такие, что подойдут врачам. Но только если они уже умерли, а специально не убивай никого, если только Ты не хочешь, чтобы это были Пэдди Фадден и его банда. Тогда одним выстрелом были бы убиты сразу два зайца, и за это, Господи, сущий на небесах, я была бы премного Тебе благодарна.

Потом Брайди устроилась бы на соломенном тюфяке и лежала бы, прислушиваясь к дыханию Гана, к его приливам и отливам, клокоту и хрюканью, скрежету и сухому кашлю.

Сегодня, в большом доме, Брайди помолилась, как всегда, попросив Господа еще за Элайзу, Эдгара и покойную Лидию. Она могла бы попросить и за доктора Имса, если бы знала его лучше, а также за миссис Имс, если она добрая леди. Но за Гидеона и Скверную Доркас Брайди молиться ни за что не стала бы, разве что попросила бы Господа немного их покарать.

Она прислушивалась к незнакомым звукам Олбери-Холла, раздававшимся в самом доме и извне. Где-то рядом охотились совы, в деревьях шелестел ветер, скрипели половицы. Где-то в доме закрылась одна дверь, потом другая, и затем наступила гробовая тишина.

Брайди повернулась на кровати, насколько это было возможно, ибо Элайза слишком туго укутала ее – не пошевелиться. Она утопала в постели, состоявшей из нескольких слоев простыней, пуховых одеял и стеганых покрывал, горы подушек и валиков. Возможно, Элайза догадывалась, что Брайди захочет сбежать. Возможно, Брайди и сбежала бы в ту первую ночь, если бы сумела выбраться из постели. И если бы знала, где искать свои старые башмаки, ведь в бархатных туфельках покойной мисс Лидии далеко не уйдешь: они совершенно не пригодны для долгого пешего путешествия.