И так Солхат, переименованный в Крым и, позднее, в Эски-Крым, был главным центром татарского господства на Таврическом полуострове до утверждения династии Гераев. Такое значение этого города надо понимать однако же не в том смысле, чтобы он был столицей какого-либо отдельного татарского государства, а в том, что в нем сосредоточивалось все то, что служило высшим выражением татарско-мусульманского престижа в стране – религиозные учреждения с соответственным персоналом, т. е. мечети, дервишские текье (монастыри. – Примеч. ред.), медресе, с их муллами, шейхами, кадиями и т. п.; обнесенная каменной оградой и рвом крепость, способная выдерживать сильную осаду; караван-сараи для склада товаров и проживания заезжих торговцев. Первые удовлетворяли высшим духовным потребностям окрестного кочевого народонаселения и поддерживали внутренний гражданский порядок, ведая суд и правду; вторая служила убежищем и оплотом богатого населения и местных правителей на случай вторжения внешнего врага; третьи составляли источник доходов, поступавших в казну владетелей края и их правительственных органов. Несмотря на многие свои преимущества, город Крым однако же не был постоянной резиденцией золотоордынских ханов: они иногда бывали в нем временно, мимоходом, в качестве гостей или беглецов, спасавшихся туда от преследования своих противников. Через город Крым, лежавший па перепутье, они вели свои сношения с знатным в то время египетско-мамлюкским султанатом. Памятником этих сношений было построение великолепной мечети в Крыме на иждивении мамлюкского султана Бейбарса, приславшего и деньги, и своего мастера для производства на этой мечети эпиграфических и других орнаментов[286]. Но особенно благоволил к городу Крыму, по-видимому, Узбек-хан (1313–1342). Арабские историки не нарадуются благочестию Узбека и ревности, с какой он утверждал в своих владениях правоверие, выстроивши себе особую мечеть для аккуратного совершения пятикратной молитвы и преследуя тех своих из подданных, кто неодобрительно относился к его мусульманскому ревнительству[287]. Поэтому покойный Брун не без основания утверждал, что фанатическое убиение князя Михаила Ярославича Тверского Узбеком произошло именно в городе Крыме во время пребывания там последнего[288]. Кроме удобств быстроты сношений с Египтом, которые особенно участились при Узбеке, Крым мог привлекать его и обилием предметов, долженствующих удовлетворять религиозным чувствам истого мусульманского адепта: в Крыму, как мы сказали, были и мечети, и дервишские монастыри, и много духовно-ученой мусульманской братии. Другим археологическим подтверждением пребывания Узбека в эту пору в Крыму служит сохранившийся до нашего времени портал мечети, построение которой относится к тому же времени. Смысл надвходной надписи таков, что, можно думать, это и есть та самая мечеть, которая, по словам арабских историков, была построена самим Узбеком. Эта надпись обыкновенно переводится так: «Да будет благодарение Всевышнему за руководство на путь истинный, и милость Божия на Мухаммеде и его преемниках. Строитель сей мечети, в благополучное владычествование великого хана Мухаммеда (да будет владычество его вечно!) смиренный раб, нуждающейся в милосердии Божием, Абду-ль-Гази-Юсуф, сын Ибрагима Эзбали. 714 гиджры (от Р. Хр. 1314)»[289]. Перевод этот, сделанный г. Негри, не совсем полон. В тексте после ханского имени Мухаммед стоит одно слово, которое опять повторено в конце, после имени архитектора. Г. Негри в первом случае совсем пропустил его, а во втором передал его по-русски, согласно с копией арабского текста, словом «Эзбали». Но что же это такое за «Эзбали»? По форме это слово похоже на прилагательное относительное, которое может быть производимо от имени места; следовательно, здесь оно должно означать прозвище архитектора, или его отца, Ибрагима – «Эзбайский» или «Эзбальский». Но никакого более или менее известного географического имени, сколько-нибудь похожего на Эзба, или Эзбал и т. п., не существует. При осмотре же подлинной надписи портала, можно заметить, что слово, прочитанное эзбали, – в первом случае следует читать – Узбек, ибо конечная буква сделана длинная и размашистая, что ее нетрудно принять за другую букву. Следовательно, фразу надо перевести так: «во дни царствования великого хана Мухаммеда Узбека». И на монетах хан Узбек обыкновенно носит двойное имя – национальное «Узбек» и мусульманское «Мухаммед», или же одно первое; второе же в одиночку не встречается. Явно, что и здесь Узбек является с двойным именем. Труднее решить, в каком значении то же слово могло быть придано в имени архитектора Абду-ль-Гази-Юсуф-ибн-Ибрагима. Остается прибегнуть к конъектуре. Узбек-хан так был знаменит в свое время, что в честь его некогда названа была обширная площадь в Каире, которая и до сих пор сохраняет название Узбековой[290]. Мусульманские историки, превознося этого хана, самое Золотоордынское царство иногда называют просто «Страной Узбековой»[291]. Нет ничего удивительного, что архитектор, увековечивший в надписи свое имя, тоже счел лестным для себя присовокупить к своему имени и прозвище «Узбекский», или «Узбеков», намекая этим, может быть, на то, что он не был местный, доморощенный мастер, а специально был выписан из Египта благочестивым строителем мечети, ханом Узбеком, подобно тому как прежде него был тоже нарочито прислан оттуда в Крым резчик для изсечения султанских титулов на мечети, построенной султаном Эльмелик-Эннасыром[292].

Но это едва ли не единственный исторически засвидетельствованный случай пребывания золотоордынского хана, правоверного и общепризнанного обладателя всего Джучидского улуса, в главном городе одного из важных уделов своего царства, Крыме. А то обыкновенно этот удел ведался ханскими наместниками, да иногда появлялись там случайные авантюристы и узурпаторы, из которых иные стяжали себе громкую известность в истории своими деяниями и печальной судьбой, другие же исчезли бесследно, едва оставив по себе память лишь по имени.

Выше мы видели, что эти наместники у туземного народонаселения крымского, по крайней мере у генуэзских колонистов, известны были под названием тудунов, но что сами татары вовсе не пользовались этим архаизмом хазарской эпохи в своих официальных актах.

Арабские историки также знают о существовании звания наместников – во всех государствах, где правили потомки Чингиз-хана. По словам их, эти наместники назначались из татарских вельмож первого разряда, которых они называют старшими эмирами, в отличие от второго разряда – обыкновенных, или младших эмиров, по-арабски[293]. Слово эмир по коренному своему составу принадлежит арабскому языку. Если же оно и могло быть усвоено монголо-татарами, то уже, вероятно, не ранее как с утверждением и распространением среди них мусульманства и моды на все мусульманское, благодаря благочестивой ревности или политическому расчету некоторых ханов, из коих Джаныбек, например, заставил своих подданных надеть чалмы и ферязи, в противность их народному обычаю[294]. Отсюда естественно, что титул эмир был в ходу главными образом у монголо-татар, владычествовавших в Персии и Египте[295], тогда как в ярлыках золотоордынских ханов он не встречается. Нет его и в итальянском переводе договорного акта генуэзского, где свидетели с татарской стороны подписались с титулом bey, вследствие чего ученый комментатор этого акта и в итальянском слове segno видит передачу того же самого татарского титула бек, или бей[296]. Да и сами арабские писатели не совсем тверды в употреблении эпитета эмир: Ибн-Батута, кроме общего деления эмиров на старших и младших, особливо говорит об эмире-темнике[297]. Ибн-Хальдун, например, говоря об эмирах, называет их еще царями Монгольскими;[298] а между тем другой, не менее авторитетный и основательный писатель, Эль-Омари свидетельствует о неуважении и пренебрежении кыпчаков к этому последнему титулу, так что рекомендует султанско-египетской канцелярии избегать его употребления в официальной переписке с ними[299]. Точно так же потом Эльмухыбби и Элькалькашанди относят в разряду эмиров темников, нойонов, визирей и инаков[300]. Таким образом, титул эмир в приложении к татарским вельможам у мусульманских историков был скорее книжным термином; на практике же у татар в равносильном смысле употреблялся титул бей, – как это явствует из татарских официальных документов и косвенным образом вытекает из свидетельства тех же историков: описывая внутренние порядки в стране кыпчаков, они говорят, что управление их государством было в руках улусных эмиров; что улусных эмиров было четыре и старший из них назывался беклярибек, т. е. бек над беками, а по-арабски эмир над эмирами[301]. Но что эпитет «эмир» также имел в свое время какое-то жизненное значение в улусе Джучидском, доказательством этого служит оставленный им глубокий след в титуле мурза, который есть не что иное, как сокращенное и несколько видоизмененное арабско-персидское эмир-задэ – «эмирович». Титул этот хоть и более поздний, но зато самый популярный и пережил все другие почетные приставки к именам татар, считающих свое происхождение знатным.