В тот год отношения их складывались неровно. Еще в декабре 1973-го пятна, оставленные мясным паштетом на страницах ее дневника, открыли Мириам глаза на то, что Клэр тайком читает его. Последовала сцена. После долгих препирательств, гневных, неистовых, они шесть недель не разговаривали. Рождество получилось совершенно непереносимым, да и день рождения Клэр — не намного лучшим. И все же, так или иначе, благодаря одному из тех малых чудес, что образуют основу всей ткани семейной жизни, примирение состоялось и сестры сдружились еще и сильнее прежнего. Само знание о том, какие чувства питает Мириам к Биллу Андертону, обратило Клэр — медленно и болезненно — из предмета ненависти в некое подобие наперсницы. Дневник Мириам вести перестала, всех частностей истории своей Клэр не пересказывала, но одно лишь то, что Клэр осведомлена о существовании Билла, что ей известно его имя, что она понимает, как много значит он для сестры, заставляло Мириам не то чтобы делиться с ней своими тайнами, но хотя бы искать ее общества — интуитивно, — когда роман с Биллом становился особенно мучительным. И потому, несмотря на разницу в возрасте, между сестрами установилось подобие близости.

Тем воскресным утром они проехали на 62-м автобусе до конечной его остановки — мимо Лонгбриджской фабрики, до самого Реднала. Побродили по Кофтон-парку, заглянули в галерею игровых автоматов, стоявшую в начале Ликки-роуд, а после вернулись к автобусной станции, посидели в грязноватом, задымленном кафе напротив газетного киоска. Имя Билла во все это время не прозвучало ни разу, но Клэр понимала — сестра только о нем и думает. Когда они достигли южной окраины парка и оказались вблизи от Гроувели-лейн, Мириам минуты две-три постояла, вглядываясь через улицу в дом Андертонов. Машины на подъездной дорожке не было, Мириам ушла оттуда, не произнеся ни слова. В то утро она была непривычно тиха.

Пока они сидели в кафе, попивая переслащенную колу и поедая из одного пакетика хрустящий картофель, туда же вошли двое мальчиков. Одного Клэр узнала сразу — и испытала при этом прилив волнения — Бенжамен Тракаллей. Другим, вероятно, был его младший брат. Судя по всему, они переругивались.

— Им не понравится, что мы зашли в такое место, ты это прекрасно знаешь, — говорил Бенжамен.

— И это, о благовоспитанный, единственная причина, по которой мы здесь оказались. Господи, да я же отсидел с тобой в церкви всю службу. Ты мог бы теперь выставить мне чаишко да хлебца ломоть.

— Чаишко да хлебца ломоть? Где ты нахватался этих дурацких словечек? Так или иначе, ничего я тебе покупать не буду.

— Сегодняшняя служба, — объявил Пол, выуживая из кармана десятипенсовую монету, — явила собой шедевр интеллектуальной бессодержательности.

— Я вообще не понимаю, зачем ты на нее потащился. Прекрасно же знаешь, я предпочел бы побыть в церкви один.

— Теперь, когда мой слабоумный братец попал в лапы религиозных маньяков, он нуждается в моем попечительном догляде. — Пол отдал Бенжамену монету и многозначительно повел подбородком в сторону Мириам и Клэр. — Купи мне чего-нибудь вкусненького, а я покамест начну подбивать клинья под этих аппетитных цыпочек. Готов поспорить, они нам не откажут.

И, прежде чем Бенжамен успел его остановить, Пол уселся за ближний к сестрам столик и тут же обратился к старшей из них с каким-то замечанием, несомненно развязным. Бенжамен купил две банки лимонада и поспешил вернуться к брату. Он уже успел приглядеться к Клэр и узнать ее, что, впрочем, положения — для него, во всяком случае, — не облегчало. Бенжамен понятия не имел, что следует говорить в подобных случаях, к тому же у него ломался голос и предугадать, на каком именно слове он пустит петуха, было решительно невозможно.

Но хотя бы от одной заботы Клэр его избавила, прозаичным тоном сообщив, едва он подошел:

— Ты — Бенжамен.

И, отобрав у него одну из банок, прибавила:

— Дай глотнуть.

— Извините меня за брата, — пробормотал Бенжамен. — Он сущее наказание.

Пол показал ему язык, а затем обратился к Мириам:

— Я покажу тебе мою, если ты покажешь мне свою.

Мириам смерила его взглядом, каким обычно удостаивают болотную жабу.

— Ты ведь в «Кинг-Уильямс» учишься, верно? — продолжала Клэр. — Я тебя видела в автобусе.

— Верно, — ответил Бенжамен. Реплика далеко не блестящая. Он присосался к соломинке, лихорадочно придумывая, что бы еще сказать.

— Вы, случаем, не из церкви? — спросил он.

— Из церкви? — изумленно переспросила Клэр. Наступило молчание, затем она, явно считавшая эту тему не заслуживающей повторного к ней обращения, благосклонно произнесла: — Я видела тебя с твоими друзьями. У вас всегда такой надменный и заносчивый вид.

— О. Вообще-то мы не такие. Во всяком случае, на мой взгляд.

— Ты ведь знаком с Филипом Чейзом?

— Конечно. Мой лучший друг.

— И с Дугги Андертоном тоже?

Мириам, резко дернув головой, отвернулась.

— Дугги? — переспросил Бенжамен. — Никто не зовет его «Дугги».

— Вот как? — удивилась Клэр. — А я почему-то думала, что так его все и называют.

Она уже заметила покрывшую лицо сестры смертельную бледность и поняла, что даже фамилию Андертонов упоминать не следовало. И поспешила сменить тему:

— Жаль, что у нас так мало общего, правда? Я о наших школах.

— Да, — ответил Бенжамен. — Хорошо бы нам устроить что-нибудь общими усилиями.

Эта возможность породила в его мозгу быструю вереницу мыслей, приведших к небрежным тоном заданному вопросу:

— Ты ведь знакома с Сисили, так? Сисили Бойд.

Клэр закатила глаза. Бенжамен явно задел ее за живое.

— Господи, ну почему все мальчики вашей школы помешались на Сисили? Почему они только ею и бредят? Ну что уж в ней такого? Она даже не очень красивая.

— О нет, — возразил Бенжамен. — Сисили — красавица.

Не стоило это говорить, но остановиться вовремя он не смог.

Клэр ответила ледяной улыбкой: — Понятно. Перед нами образчик отроческой влюбленности, не так ли? — Она надорвала новый пакетик картошки и, даже не предложив Бенжамену угоститься, заявила: — Ну так могу сказать тебе одно: ты в этой очереди первым не будешь.

— Я знаю, — ответил Бенжамен. Клэр явно думала обидеть его, однако Бенжамен усмотрел в ее замечании лишь печальную истину. — А все ваши девочки влюблены в Гардинга, правильно? Просто потому, что он такой занятный.

— Вот уж нисколько, — фыркнула Клэр. — Никто в него не влюблен. Да, с ним бывает весело, но и не более того. В вашем выпуске есть только один ученик, на котором помешаны все наши девочки.

Бенжамен подождал уточнений, но, по всему судя, имя этого ученика было слишком очевидным, чтобы его называть. В конце концов он решился спросить: