Издалека послышалось лязганье приближающегося состава. Ненаглядов поднялся, с удовольствием чихнул несколько раз.

— Ты геройство не трожь, — в ястребиных его глазах блеснуло что-то разящее. — К нему через халтурку не пробьешься!

Включив комбайн, Волощук приподнял хобот. Фреза вонзилась в уступ, обрушила породу.

— Грузи! — крикнул он Тимше. — Да поторапливаться не забывай…

Задержки из-за порожняка не возникало. Скорость проходки теперь зависела только от того, как быстро убиралась порода. Не отвлекаясь, Тимша следил за погрузкой, сигналил Янкову, когда передвигать вагонетки, и все больше входил во вкус спорой, слаженной работы. Забой ощутимо углублялся. Скоро, наверно, придется удлинять трапы, подъездные пути.

Но Тимша радовался не только этому, а и тому, что Косарь больше не покрикивал на него, как прежде, не срывал дурное настроение в обидных и бессмысленно грубых издевках. Между ними явственно встала какая-то неожиданная преграда. Наткнувшись на нее, Косарь рассвирепел, задевал всех по-прежнему, но Ненаглядов уже осадил его, а за ним решил не спускать ничего и Тимша.

«Что я ему — затурканный? Пускай только сунется!»

Электрическая лампа заливала забой светом. Патрон с проводом был прикреплен в самом верху, под накатником. Резкие тени от комбайна и всех предметов отбрасывало на стены штрека, на крепление. Шахтерки были совсем не нужны.

Не в пример, на этом участке что-то перекрыло дорогу подземным водам. Трудно было определить, где все же придется ставить насосы, продвигаться медленнее, чем сейчас.

Подготавливая место для очередного сегмента, Косарь вряд ли беспокоился обо всем этом, как беспокоился Волощук, и был занят совсем другим. Все время его не оставляло не то раздражение, не то обида, как будто с приходом Ненаглядова он, Косарь, стал значить в смене совсем не то, что значил.

«Навешают цацек, носятся, — злился он. — Герой, герой, а поглядишь — ничего особенного! И в получку, наверно, закладывает не хуже нас, грешных…»

Когда Ненаглядов сел на комбайн, Косаря и совсем разобрало. Напрасно он старался сдерживаться, все подталкивало на ссору.

Самого его судьба не баловала ничем, хотя, стремясь заработать побольше, Косарь старался не хуже других. Деньги у него водились, а вот орденов и званий не было — шахтер и шахтер, каких много.

Он работал в шахте, но не считал себя горняком; людей, подобных Ненаглядову, просто не понимал и со злорадством думал о том, что, несмотря на звезду и орден, тот работает в забое, а мог бы, наверно, заниматься чем-нибудь полегче.

«Дали цацку, он и рад! Вкалывает изо всех сил…»

Бороться за звание смены коммунистического труда, работать на один счет Косарю не хотелось. Но отказаться наотрез было не просто, и он решил до поры до времени выждать, тем более что Ненаглядов — коммунист и, наверно, будет настаивать, чтобы они работали как все.

Первыми в шахте стали работать на один счет комсомольские смены. С этим Косарь еще мирился.

«Ребята молодые, — отстраненно, как о чем-то постороннем и его не касающемся, рассуждал он. — Не все им равно — копейкой больше, копейкой меньше? Зато по-новому!»

Но когда на один счет стали работать и другие, Косарь встревожился не на шутку. Он чувствовал: идти на попятный теперь не дадут, придется работать как все, или просить, чтобы перевели еще куда.

«А там, глядишь, то же самое? Вроде сплошной коллективизации…»

А Ненаглядов и не догадывался ни о чем. Он вернулся из больницы, где лечил обострение ревматизма, и, как все старые шахтеры, прошедшие суровую школу жизни и труда, не стремился ни командовать, ни руководить. Чистоедов перебросил его в смену Волощука — не только для того чтобы укомплектовать ее, но и укрепить.

«Подлечился, теперь надо работать. Не все равно где?..»

Волощука Ненаглядов знал по Щекину, а к остальным еще приглядывался. Тимша показался ему старательным, переимчивым пареньком, обещавшим со временем выравняться в настоящего проходчика, а Косарь не возбуждал ничего, кроме равнодушия и скуки.

«Со всячинкой, наглец! Из каких обиженных, что ль?..»

Ключом Ненаглядов владел хуже его. Тот сразу углядел, что он стягивает хомут не так, и, не скрывая издевки, набросился:

— Куда крутишь? Отвык в больнице ключом играть?

— А и впрямь отвык, — не обиделся Ненаглядов. — Вроде бы не слушается…

Косарь обезоруженно подобрел. Бросив свое, подскочил, показал.

— Насильно не крути, а то резьбу сорвешь. Нагрузки не сдержит!

К концу смены они прошли небывало много. Пришлось удлинять трапы и подъездные пути, чтобы работа шла по-прежнему. Помогая Волощуку, Тимша переимчиво запоминал все. Если б нужно было, он, наверно, справился бы и один.

Задержки из-за порожняка не было. Едва комбайн пошел снова, Янков осадил состав. Погрузка началась.

Впервые после того, как стал звеньевым, Волощук радовался, что так ладно работается. Сменное задание наверняка будет перевыполнено.

«Всегда бы так, — удовлетворенно и весело думал он. — Глядишь, подтянулись бы к концу месяца, долги наверстали».

Но когда нагрузили половину состава, внезапно погас свет. Комбайн со скрежетом остановился. Транспортер замер.

— Вот те, бабушка, свадьбина ночь! — брякнул Косарь и, не удержавшись, забористо выругался: — Эх, мать-перемать! Хошь не хошь, а ложись спать!

Включив шахтерку, Волощук соскочил с комбайна. Почти одновременно зажглись шахтерки и у всех, наполнив забой причудливо неспокойными, ломкими тенями. В непривычной тишине слышнее стало потрескиванье обшивки, шуршанье осыпающейся породы.

— И часто оно так? — хмурясь, проговорил Ненаглядов. — Хорошо бы ненадолго… эта свадьба.

— Да нет, — отозвался Волощук, пытаясь вспомнить, давно ли не было энергии. — В этом месяце вроде второй раз.

— А про третий-четвертый забыл? — сердито напомнил Косарь. Похоже, ему доставляло удовольствие растравлять себя и других. — Память — решето… не держит ничто!

Простаивать не хотелось. Подождав немного, Волощук решил узнать, в чем дело.

— Подтаскивайте пока крепёж, — распорядился он. — А я смотаюсь, узнаю, что там заколодило?

Тимша хотел попроситься с ним, но не решился. Втроем они пошли за лесом, а Волощук отправился звонить на-гора. «Карлик» работал на щелочных аккумуляторах и от случившегося не зависел. Вспыхнувшие его фары заметались по стенкам откаточного штрека и скоро исчезли в кромешной тьме.

Поеживаясь непонятно отчего, Тимша шел, безотчетно держась поближе к проходчикам. Ненаглядов заметил это и, не останавливаясь, посочувствовал:

— Ты чего это? Сам с собой не сладишь?

Косарь сумел насолить и тут:

— Шахтаря боится! А так он у нас парень храбрый, — и хохотнул неприятно и дико, как леший.

Тимша шарахнулся, уронил распил. Рассудком он понимал, что никакого Шахтаря нет, но сладить с темнотой за спиной не мог.

— Тебе какое дело?

Обратно Волощук вернулся пешком. До конца смены оставалось меньше часа. Оглядев подтащенный крепеж, мрачно сообщил:

— Авария на грэсе. Говорят, до