Что может быть естественнее для матери, чем красиво одевать свою дочь?! А что касается детского образа в качестве эмблемы коммерческого предприятия, то эта идея не нова. Жан-Филипп Ворт переделал для своей дочери Эме платье, сделанное по заказу императрицы Евгении великим Чарльзом-Фредериком Вортом, дедушкой девочки и первым кутюрье того времени. Эме не исполнилось и трех лет, это восхитительное платье-туника было сшито по случаю детского праздника, довольно унылого, судя по фотографии Поля Надара[107]. Игра со зрителем тут налицо: участие отца девочки, тоже кутюрье, обращение к старинной модели, заказанной одной из самых известных клиенток Дома, да еще и приглашенный фотограф говорят о важности того вечера для предприятия.

Эскиз детской модели от Ланвен, 1910-е годы

Для Маргерит и благодаря ей Жанна стала детским модельером. Девочка росла, и творчество матери менялось вместе с нею. Постепенно Жанна Ланвен превратилась в полноценного кутюрье в самом прямом смысле слова.

Но легенда, окружающая Дом Ланвен, навсегда останется такой: «Можно сказать, не боясь парадоксальности этих слов, что мадам Ланвен всегда создавала наряды лишь для своей дочери. Когда куколка превратилась в бабочку, модели тоже изменились: девочка выросла, и ее платьица стали туалетами взрослой дамы. Но поскольку для матери ее дитя всегда оставалось маленькой прелестной бабочкой, понятно, почему модели мадам Ланвен, невзирая на длину юбки, в основе своей – платья для юной девочки»[108].

Ведомая двумя самыми сильными страстями в жизни, любовью к дочери и желанием развивать свое дело, Жанна стала создавать легенду из собственной биографии – легенду, лишенную горькой правды и скрывавшую большинство деталей ее истории. Модистка, подающая надежды модельер – все это не вызывает сомнений. Когда она приобрела дом в Ле Везине, она хотела не только наслаждаться тишиной и покоем вдали от городской суеты или любоваться тем, как Маргерит играет на свежем деревенском воздухе. Жанна стремилась победить страхи и тревоги прошлого в атмосфере благополучия и уверенности в будущем. Она хотела стать хозяйкой такого дома, какого у нее никогда не было, где ее близкие, благодаря ей, могли бы наслаждаться спокойной жизнью. В доме царили порядок, довольство и мысли о прекрасном будущем – образцовый дом… Чтобы сгладить воспоминания о злополучном переезде семьи в Коломб, она построила недалеко оттуда веселый и уютный сельский домик, достойный принимать под своей крышей отца и мать, их детей и внуков. Дочь, сестра, мать, невестка, тетя – Жанна играла все эти роли понемногу, исключая одну – роль жены.

Ле Везине – модная дача

В 1900 году для путешественника, ехавшего из Парижа в Сен-Жермен-ан-Лэ, Ле Везине был бы непримечательным городком, если бы не обширные поля, простиравшиеся к северу от старого леса, с разбросанными тут и там домиками местных жителей. Плавные повороты аллей вели от одного укромного уголка к другому, а холмистый пейзаж был живописен и разнообразен. Повороты, круговые перекрестки, живые изгороди, мелькавшая из-за деревьев время от времени красная черепица, лужайки и заросли самшита были прекрасными декорациями для проходящих мимо или проезжавших по дороге путешественников. Ручейки пересекались, превращаясь в весело бурлящие потоки, образующие островки. Большие участки земли, каким-то чудом еще не доставшиеся никому, уходили за горизонт. Каждый землевладелец, оказавшийся там, чувствовал себя в одиночестве посреди огромного парка, и его соседями были лишь тополя, старые каштаны и тучные пастбища.

Загородные виллы там напоминали нечто среднее между фермой и замком. Дома были довольно низкими, иногда даже снабженные башенками и бойницами в соответствии с фантазиями владельца, но хорошо построенные, со всеми удобствами, с крыльцом из белого камня, гостиными, плавно переходившими в террасы, с балконами под навесами, слуховыми окнами в кирпичных стенах под черепичными крышами – массивные здания, окруженные надежными оградами, излучали благостную теплоту. Каждый старался сохранить в своем доме то, что отличало бы его от соседских: орнамент или убранство фасада, но никогда при этом не впадая в излишнюю экстравагантность и уважая царившую в этом счастливом поселении семейственную добрососедскую атмосферу. Если какое-нибудь здание выделялось на фоне остальных домов размером или роскошью, жители Ле Везине начинали высмеивать его между собой, считая вычурным и неуместным. Именно так особняк, построенный в 1897 году для судовладельца Швайцера по адресу: улица Дидро, 14, превратился в мишень для насмешек. Он был похож на Большой Трианон в Версале. Швайцер довольно скоро покинул его, продав какому-то восточному миллионеру за две роскошные жемчужины и три матовых изумруда.

Потом особняк был куплен графом Робером де Монтескью[109], писателем и профессиональным денди, который поставил там мраморную ванну, по слухам служившую купальней мадам де Монтеспан[110]: «Ее перенесли как перышко с высот Нейи в долину Везине, и я поставил ее в центре сада, под купол беседки, похожей на маленький храм, напоминающий храм Амура в Малом Трианоне. Я украсил ее восемью колоннами с каннелюрами, расположенными в благородном архитектурном порядке. В ней плескалась вода, а вечером под куполом загоралось электричество, и беседка сияла среди парка как яркий ярмарочный шатер, окруженный восемью колоннами»[111].

На улице Каштанов

Гармония, благополучие, достоинство – все это привлекало Жанну. Неизвестно, поселилась ли она там в 1901 году, именно тогда был построен дом, стоявший на углу бульвара Норд (современный бульвар Бельжик) и улицы де Шен[112]. Видимо, нет, так как в кадастре не значится, что она тогда владела землей – с домом или без. Тем более ее страсть к камню и желание иметь солидное поместье, на содержание которого идут немалые средства, не очень располагали к этому месту. Тем не менее заметим, что ее любимая сестра Мари-Аликс вышла замуж именно здесь: она стала мадам Морис Гомон 1 декабря 1900 года.