Она со вздохом отпустила эфемерное море, возвращаясь в зимнюю промозглость.

– Отвезите его бывшему хозяину.

– Сожалею. Это невозможно, – скорбь окрасила его голос.

– Почему? – с вызовом спросила она, готовая смести любые возражения.

– Видите ли, – скорбь загустела, наполняясь благородным резонансом, – дарение Ульриха было последней волей усопшего.

Это было как удар под дых. Такой непредсказуемости от хозяина жирафа она не ожидала.

– Ну тогда… тогда передайте его в какой-нибудь зоопарк.

– Если бы вы отказались сразу, – голос вздохнул, переполняясь сочувствием, – то это было бы очень необременительно для вас. Такой пункт был в договоре. Теперь же все издержки по перевозке лягут на ваши плечи. Сожалею.

– И сколько?

– В зависимости от дальности перевозки, примерно от сорока тысяч.

– Всего-то, – облегченно выдохнула она, радуясь, что отделалась так легко. – Оформляйте доставку.

– Анастасия Сергеевна, – бархат в его голосе стал невероятно нежен, – мы ведем расчеты в евро.

Высчитывать, сколько это выходило по сегодняшнему курсу, было больно. Да и без расчетов предчувствовалась цифра с шестью нолями, которая совершенно не гармонировала ни с зарплатой, ни с кредитом.

– И что же мне делать? – растерянно прошептала она.

– Не знаю, Анастасия Сергеевна, – бархат его голоса обволакивал, баюкая, утешая. – К сожалению, я ничем не могу помочь.

– До свидания, Стас! – вдруг рассердилась Настя и бросила трубку. – Бедный Ульрих! Ты даже не представляешь, как вляпался со своей новой хозяйкой.

Она подошла к окну. Рассвет уже обозначился на небе мутной розоватой пеленой. Окна в доме напротив были темными, кроме трех. Ну вот, народ уже просыпается, а она беспокойной совой все таращится на мироздание. Настя посмотрела вниз, на стоянку. И перестала дышать.

Фургона не было.

Не было!

Но, вместо того чтобы почувствовать облегчение, что избавилась от неожиданного подарка, она почему-то до слез растревожилась. Выскочила во двор. Заметалась по детской площадке, заглядывая во все щели. И тут же спохватывалась, вспоминая габариты Ульриха. И снова забывала. Ульрих, миленький, заголосила она вполголоса, куда же ты подевался? Где тебя искать?

Полиция! Ну конечно же! Нужно срочно бежать в полицию. Они обязательно найдут Ульриха, ведь прошло не так много времени. Они найдут. Они обязательно найдут! Она помчалась по улице, вдохновленная надеждой. Но через пару минут энтузиазм вдруг иссяк, и она без сил рухнула на ближайшую скамейку.

Вот что она скажет дежурному? У меня украли жирафа? Ага, у девушки с седьмого этажа украли настоящего взрослого жирафа. Отделение потом весь год ржать будет. Настя чуть не расплакалась от такой несправедливости. И тут ей отчаянно захотелось услышать бархатный голос. Она достала мобильный и позвонила Стасу. На этот раз в трубке была идеальная тишина. Глубокая, как в пещере.

– Анастасия Сергеевна, рад вас слышать, – в бархате отчетливо звучала радость. А возможно, ей это только показалось. – Чем могу помочь?

– Ульриха украли.

– Да что вы? – с дежурной вежливостью отозвался он.

И она подумала, что звонить ему было глупо.

– Даже не знаю, где мне его теперь искать.

– Зачем? Все разрешилось само собой. Вы же хотели от него избавиться, вот и радуйтесь.

– Но не таким же способом, – еще сильнее расстроилась она.

– Бросьте, Анастасия Сергеевна. Все неприятности закончились, живите себе дальше.

– Я так и сделаю, – тоненько, почти визгливо крикнула она и отключилась.

Почему-то она ждала от него других слов. Не утешения, но чего-то особенного, а получилось так, словно на мороз выскочила и окоченела до судорог.

Пелена на небе вдруг разорвалась, и в лицо ударил нежный утренний свет.

– Здравствуй, солнце, – вслух сказала Настя, жмурясь.

– И тебе здравствуй, – сипло раздалось рядом.

Она вздрогнула. Из солнечного сияния выдвинулась невысокая, широкоплечая фигура с собакой. Мужичок с помятым лицом и в не по росту большой, замызганной куртке грустно смотрел на нее, теребя в руках поводок. Собака была непонятной породы, большая, грязная, рыжая, с висячими ушами и умным взглядом.

– Дамочка, купите собачку, – просипел мужичок.

Собака вдруг положила голову на колено Насти, глянула в лицо, задирая брови, от чего собрался в складки перепачканный мохнатый лоб, и почти по-человечьи вздохнула, как вздыхает путешественник, вернувшийся домой из долгой-долгой поездки.

– Друзей продаете? – Она осторожно почесала собаку за ухом, где было почище. И та, часто-часто заскоблив хвостом по земле, жарко лизнула ладонь.

– Так ить, – он потерянно развел руками, – жись такая.

– Сколько? – полезла в карман Настя.

– А сколько не жалко.

Она выгребла несколько бумажных купюр и всю мелочь.

– Благодарствую, – он протянул ей поводок.

– Не нужно. Оставьте друга себе.

– Но как же? – озадачился мужичок. – Я ж его продал.

– Считайте это новогодним подарком.

– Ага, – он зачарованно смотрел на деньги, уже став их полноправным владельцем, но разрушение сделки немилосердно требовало от его трепетно-справедливой души их возврата. Мучительная гримаса прошла по лицу мужичка и тут же сошла, оставив просветление. – Вы тут приглядите за ним. Я долг отдам и вернусь. Хорошо? Одна нога там, другая здесь.

Он вручил ей поводок, оказавшийся обычной бельевой веревкой, давно потерявшей свой истинный цвет, хлопнул пса по загривку:

– Его Жирафом зовут.

– Что? – вздрогнула Настя. – Жираф?

Пес звонко гавкнул и взволнованно задышал, подтверждая правильность клички, запрыгнул на скамейку и, постаравшись как можно большим участком тела улечься на Настю, устроился рядом.

Мужичок кивнул и прытко засеменил по тропинке. У поворота чуть задержался, глянул на них ласково и исчез.

Прождала она его около часа, постепенно осознавая, что хозяин пса не вернется. И когда бег вокруг скамейки уже не согревал, Настя, привязав конец поводка к ошейнику, чтобы не волочился по земле, с чувством выполненного долга отправилась домой, совершенно искренне предполагая, что Жираф последует ее примеру и тотчас помчится к своему непутевому хозяину. Но пес увязался следом, усиленно виляя хвостом и заглядывая в лицо.

Убедительное вразумление, что им не по пути, и он должен вернуться к хозяину, на пса не действовало, а привязать его в такой холод у нее не поднималась рука. Так они и дошли до подъезда.

– Я не люблю собак, – сказала она ему. – Понимаешь? Иди домой.

Но пес не сводил взгляда с двери, явно собираясь проскользнуть в подъезд первым.

– Чего, мать, скотиной обзавелась? – раздался сзади чуть охрипший голос местной бомжихи Мани, пару месяцев назад прибившейся к микрорайону.

– Нет, – она обернулась. – Просто составил мне компанию.

Маня, всегда зябнувшая, одевалась во все, что было, и от этого многослойного буйства одежды походила на колобок. Несколько платков матрешечно и обильно кутали ее голову так, что оставалась только узкая щелочка для глаз и носа.

– А ну пшел! – Она грозно топнула разношенным, облезлым сапогом.

Пес