Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Макар никак не мог понять зачем ей, обладательнице огромного состояния, ездить каждый день на работу. В течение достаточно длительного наблюдения за квартирой дамы он все больше склонялся к выводу, что женщина напоминает ему одного выжившего из ума гоголевского персонажа, знакомого всем со школьной скамьи.
Идея бездарного накопительства не понималась, не одобрялась и не принималась Генералом. Странные люди, они, наверное, думают, что у них в запасе, как минимум, еще одна жизнь, в течение которой они с умом и расстановкой распорядятся-таки накопленными ранее средствами.
Наконец, в один прекрасный погожий день зловещая птица Апостол навестила апартаменты женщины в ее отсутствие и, зацепив крючком тарана, как клювом, ручку допотопного кейса, унеслась с добычей в уже известное нам гнездышко. В старом дипломате оказалось ни много ни мало — пятьдесят тысяч американских, естественно, долларов. Это была самая крупная добыча генеральской армии. Но радость оказалась недолгой. Последующие события развернулись непредсказуемым образом. Ведя дальнейшие наблюдения за обработанной квартирой, Макар, анализируя произведенные женщиной действия, пришел к выводу, что она решила свести счеты с жизнью. Он был шокирован и, когда дело дошло до пресловутой веревки, Макар понял, что промедление смерти подобно.
Он схватил злосчастный дипломат и выбежал из своего дома. Он бежал, забыв всякую предосторожность. Любая случайность, какие-нибудь ночные хулиганы, милиционеры, непредсказуемое поведение женщины — все это могло привести к катастрофе, к краху всей его кампании. Но он в этот момент не думал об этом. Человеческая жизнь дороже всего, остальное — неважно.
И вот перед Макаром дверь искомой квартиры, и он звонит в звонок, ни секунды не сомневаясь. Женщина открыла дверь, даже не задав стандартного вопроса. Успел. Он успел...
— Мадам... Вы потеряли... Вот это, по-моему, Ваше...
Они молча стояли друг напротив друга минут так пять. Женщина — прислонившись устало к стене, а доблестный Генерал — держа в вытянутых руках старенький кейс. Ему никак не удавалось отдышаться. Потом она все-таки взяла дипломат, на секунду приоткрыла его, закрыла и, наконец, произнесла свою первую фразу:
— Пройдите... Хотите чаю?
— Я бы и покрепче от чего-нибудь не отказался, — подумал Макар, молча проходя за ней на кухню. И приготовился долго слушать. Женщину надо уметь слушать. Это целое искусство, Генерал не владел этим даром, он просто знал — ей необходимо выговориться. Однако первое, что она у него спросила, немного его шокировало:
— Что я Вам должна?
— Что Вы, что Вы... — промямлил Макар и вновь воцарилась длительная пауза тишины, наконец, женщина взяла себя в руки и продолжила:
— Понимаете, у меня серьезно болен ребенок. Он сейчас заграницей, в очень хорошем стационаре. Ему должны делать операцию... Пятьдесят тысяч. Я продала квартиру, назанимала еще, что смогла, наскребла. Понимаете, мой ребенок — это самое дорогое, это единственное, что у меня есть.
— У меня тоже, — промолвил Макар, а женщина продолжала:
— Вот живу у подружки, пока она в отпуске, билеты уже купила, на следующей неделе должна выезжать.
— Счастливо добраться, — тихо пожелал поникший Генерал. Она еще долго что-то рассказывала ему про свою нес ложившуюся жизнь. Макар с удивлением замечал, как много между ними общего. Наконец, он решился произнести заготовленную в процессе их беседы речь:
— Я верю, что у вас все будет хорошо. Возвращайтесь потом в Москву. Знайте, что у вас теперь есть хороший друг. Я помогу вам, чем смогу. Запишите телефон моей мамы, через нее вы всегда меня найдете. Прошу об одном — не пытайте меня что да как. Я бесконечно виноват перед вами. Простите меня.
...Макар вернулся в свое убогое пристанище. Отчего-то у него на душе вдруг стало легко-легко, непонятное ощущение невесть откуда взявшейся радости переполняло его. Он смотрел в окно на ночное синее июльское небо, чистое- чистое, и звезды как бы подмигивали ему. Макар достал свою старенькую шестиструнку и стал наигрывать какую-то ненавязчивую лирическую мелодию. И звезды на небе как бы реагировали на каждый звук каждой струны, загораясь как будто ярче. Макар достал чистый лист бумаги и нацарапал на нем:
«...В этот блудный час ночной
Мне уснуть мешает что-то
Ты, гитара, будь со мной,
Раскидай по небу ноты.
Для тебя в мой грустный дом
День и ночь открыта дверца,
Попоешь о том, о сем
И ровней забьется сердце...»
...Шли последние числа июля месяца, когда Генерал, проводя остаточные наблюдения за отработанными уже квартирами, заметил взволновавшую его особенность. Дело в том, что один из милиционеров, посетивших одну из этих квартир, ранее уже попадался на глаза Макару. Причем, это было в другом муниципальном районе. Вероятность того, что Генерал обознался, была ничтожно мала, так как внешность опера была достаточно яркая. Высокий рост, крепкое телосложение, походка.
Дело в том, что по логике, один и тот же оперуполномоченный не должен был появляться, по своей работе, в разных районах, так как обязан быть привязанным к одному, региональным принципом. Значит это его, Макара, эксклюзивно его — ищейка, который сумел провести аналогии в кражах в разных районах, или проводит их сейчас. Мало того, когда в какой-то момент он подошел к окну квартиры и стал оглядывать местные достопримечательности, генералу даже показалось, что он смотрит прямо на него. И он инстинктивно отпрянул от своего бинокля, хотя затем одумался и понял, что это даже теоретически невозможно.
А опер отправился совершать обход квартир того дома и опрос жильцов. На следующий день он добрался уже и до того дома, в котором дислоцировалась генеральская рать. Дошел он и до Макаровской квартиры и долго звонил в генеральскую дверь, как будто догадался, что за ней и находится то, что он ищет. Но Макар не собирался ему открывать, только рассмотрел его получше, использовав свою скрытую систему подъездного наблюдения.
Пришло время и нам рассмотреть его получше.
Часть 3. МУЗЫКАНТ ВЫХОДИТ НА СЛЕД
Было шесть часов утра, когда первый луч кусачего июльского солнца залез в окно комнаты, в которой мирно спал Николай Анатольевич Николаев, молодой, но способный работник московской