Там, где деловые операции проводятся на условиях, далеко выступающих за рамки чисто рыночной логики прибыльности, возникает международная коммерция, принципиально недоступная частным фирмам; вдобавок она порождает новый фронт дипломатии, который, к лучшему или худшему, исключает участие многих стран, в том числе Соединенных Штатов.

В наиболее показательных случаях подобные геоэкономические сделки могут изменять рынки целиком, особенно в стратегически важных отраслях. Возьмем, к примеру, энергетику. Китайская энергетическая уязвимость представляет собой угрозу национальный безопасности, которую Пекин стремится ослабить своими международными инвестициями в энергетику; это общепризнанный факт. Когда действиями руководит такая геоэкономическая логика, она может побуждать к сделкам, совершенно непредставимым с коммерческой точки зрения. Некоторые страны во главе с Пекином предпочитают не искать лучшую цену на открытых рынках, а добиваться долгосрочных поставок посредством государственных контрактов с другими правительствами – и, как правило, подчиняют все аспекты национального могущества этому стремлению добиться наилучших условий[136]. Тот факт, что Китай, возможно, не сумеет удовлетворить внутренний спрос при реализации военного сценария, говорит Розмари Келаник, эксперт по вопросам энергетики в университете Джорджа Вашингтона, «проливает новый свет на китайские инициативы „поиска“ ради обеспечения страны нефтепродуктами за счет нефтяных контрактов и тесных связей с экспортерами нефти наподобие Саудовской Аравии»[137].

В некоторых случаях подобное предпочтение, отдаваемое государственным сделкам, может оказывать непреднамеренное влияние и подталкивать другие страны к «оборонительной национализации» – или, по крайней мере, обеспечивать предлог для осуществления уже принятых программ национализации. Возрождение энергетического сектора Украины, как считает ряд специалистов, необходимо «для защиты независимости страны от могущественного и хищного поставщика энергии по соседству»[138]. А в середине 2012 года правительство Аргентины решило национализировать аргентинские активы испанской энергетической компании «Репсол» из-за слухов о том, что эта компания ведет переговоры с китайской государственной нефтяной компанией «Синопек»[139]. Данная тенденция представляет собой фундаментальный вызов сложившимся представлениям о том, как функционируют мировые рынки сырьевых товаров, и приобретает куда более важное геополитическое значение, нежели на протяжении последних нескольких десятилетий[140].

Способ 4

Геополитически мотивированные сделки могут стать важными факторами внешней политики конкретного государства.

Серия стратегических инвестиций, предпринятых Китаем в Африке, оказалась весьма удачной. Премьер Госсовета КНР Ли Кэцян объявил в ходе своего африканского визита в апреле 2014 года, что Пекин намерен расширить существующую кредитную линию для ряда государств Африки с текущих 10 миллиардов долларов до 30 миллиардов долларов[141]. За многими из этих инвестиций скрывались важные цели развития[142]. Нередко фактически выделенные суммы отличались в меньшую сторону от заявленных, но все равно были значительными. Когда эти инвестиции поступали в слабые недемократические государства, указанные суммы сами по себе начинали оказывать влияние на внешнеполитическую ориентацию конкретной страны и восприятие национальных интересов ее правительством. Другими словами, средства почти мгновенно сливались с целями. Несмотря на декларируемую политику невмешательства, Пекин в последние годы непосредственно воздействовал на внутренние политические процессы в ряде стран-получателей китайских инвестиций, в том числе на процессы в Зимбабве, Судане и Венесуэле[143]. Можно ли считать эти инвестиции фактором, напрямую мотивирующим военную модернизацию Китая, или они лишь укрепляли позиции тех членов руководства Коммунистической партии КНР, которые уже давно призывали к подобным «приоритетным» расходам? Так или иначе, наращивание военной мощи Китая обеспечивается инвестициями в ресурсы за рубежом[144].