В итоге выгоды от либерализации торговли в бедных странах будут, скорее всего, распространены менее равномерно, чем в богатых. Если же вспомнить, что в развивающихся странах многие жители уже очень бедны и порой не дотягивают даже до прожиточного минимума, то масштабная либерализация торговли, проведенная за короткий промежуток времени, попросту разрушит их жизни. В развитых странах безработица может не быть вопросом жизни и смерти, но в развивающихся дело часто так и обстоит. Вот почему с открытием рынков нужно быть осторожнее.

Однако проблема, возникающая при слишком быстрых изменениях принципов ведения бизнеса и имеющая причиной малую мобильность экономических ресурсов и слабость компенсаторных механизмов, хотя и серьезна, но вовсе не является главной проблемой теории свободной торговли. Более существенным вопросом для экономистов, по крайней мере для таких, как я, оказывается то, что эта теория призвана повысить эффективность краткосрочного использования имеющихся ресурсов, а не увеличить доступные посредством экономического развития в долго­срочной перспективе. Вопреки тому, во что хотели бы нас заставить верить ее сторонники, теория свободной торговли не утверждает, что беспрепятственная либерализация торговли — это благо для экономического развития.

Проблема в том, что производители развивающихся странах, осваивающие новые отрасли, нуждаются в периоде частичной обособленности от международной конкуренции (это могут быть протекционизм, субсидирование и другие меры), чтобы нарастить возможности для соперничества с превосходящими их иностранными производителями. Конечно, когда эти отрасли «окрепнут» и смогут конкурировать с передовыми изготовителями той или иной продукции, изоляцию нужно будет снять. Но делать это необходимо постепенно. Если они слишком рано окажутся уязвимы для международной конкуренции, то будут обречены на вымирание. Это суть аргумента о молодых отраслях промышленности, который я привел в самом начале главы на примере моего сына Чжин Ю.

Рекомендуя свободную торговлю для развивающихся стран, злые самаритяне указывают, что у всех богатых торговля (более-менее) свободна. Однако это то же самое, как если бы знакомые родителей шестилетнего ребенка советовали им заставить того найти работу, указывая на то, что успешные взрослые люди не живут на иждивении родителей и что такая независимость — это и есть причина их успешности. Они не понимают, что эти взрослые независимы благодаря своей успешности, а вовсе не наоборот.

На самом деле самые благополучные люди — это те, кого родители в детстве поддерживали хорошо, как финансово, так и эмоционально. Точно так же, как я говорил в главе 2, богатые страны провели либерализацию торговли только тогда, когда их производители были к тому готовы, да и то постепенно. Иными словами, с исторической точки зрения либерализация торговли всегда была скорее результатом, чем причиной экономического развития. Свободная торговля часто — хотя и не всегда — оказывается лучшим вариантом торговой политики в кратко­срочной перспективе, поскольку обычно увеличивает потребление страны. Но это определенно не лучший способ развития экономики.

В долгосрочной перспективе свободная торговля, скорее всего, обречет развивающиеся страны на специализацию в тех секторах, которые характеризуются низким ростом производительности, а следовательно, дают низкий рост жизненных стандартов. Вот почему открытие рынков принесло успех очень немногим, в то время как большинство состоятельных государств в какой-то степени занимались или занимаются защитой молодых отраслей промышленности. Низкие доходы, которые становятся результатом недостатка экономического развития, серьезно ограничивают свободу, на которую бедные страны могут рассчитывать в определении собственного будущего. Таким образом, как ни парадоксально, методы «свободной» торговли ведут к ущемлению «свободы» развивающихся стран, которые взяли их на вооружение.

Мало ли что свободная торговля не работает ни на практике, ни даже в теории! Несмотря на удручающие результаты, злые самаритяне продолжают активно отстаивать либерализацию торговли в развивающихся странах с 1980-х годов. Как я уже говорил, богатые довольно охотно разрешали бедным прибегать к протекционизму и субсидиям до конца 1970-х. Однако в 1980-е все начало меняться. Особенно заметно это на примере США. Просвещенный подход этой страны к международной торговле с экономически менее значительными нациями стал быстро уступать место системе, очень похожей на британский «империализм свободной торговли» конца XIX века. Это новое направление четко выразил тогдашний президент США Рональд Рейган на Уругвайском раунде переговоров ГАТТ. Он призвал к «новым и более либеральным соглашениям с нашими торговыми партнерами — договорам, в соответствии с которыми они полностью откроют свои рынки и будут обращаться с американскими товарами точно так же, как с собственными». Такие договоренности и были приняты в ходе Уругвайского раунда торговых переговоров ГАТТ, который начался в 1986 году в городе Пунта-дель-Эсте и был окончен в 1994 году (Марракеш, Марокко). Результатом стало появление Всемирной торговой организации — нового режима международной торговли, который был гораздо менее выгодным для развивающихся стран, чем режим ГАТТ.

С первого взгляда можно сказать, что ВТО просто создала «ровную игровую площадку» для стран — своих членов, требуя, чтобы все придерживались одних и тех же правил. С чем же тут можно спорить? Критически важной для процесса стала реализация принципа «единого обязательства», при котором все члены должны были подписать все соглашения. Во время действия ГАТТ государства имели право выбирать договоры, и многие развивающиеся страны отказывались от тех, что приходились им не по нраву, например от ограничений использования субсидий. При едином обязательстве все члены должны соблюдать одни и те же нормы, то есть снизить таможенные пошлины, отказаться от квот на импорт, экспортной (это разрешалось только самым бедным странам) и большинства внутренней помощи. Однако при более пристальном внимании оказывается, что поле вовсе не ровное.

Для начала отметим, что даже несмотря на то, что богатейшие страны в целом имеют низкий уровень протекционизма, они обычно совершенно непропорциональным образом защищают ту продукцию, которую как раз и экспортируют бедные. В особенности это касается одежды и тканей. Следовательно, при попытке экспорта на рынок богатой страны бедные государства сталкиваются с более высокими пошлинами, чем другие. Вот как это описано в отчете Оксфама: «Общая ставка налога на импорт в США составляет 1,6%. Но эта ставка круто возрастает для многих развива­ющихся стран: средние импортные пошлины варьируют от 4% для Индии и Перу до 7% для Никарагуа и целых 14–15% для Бангладеш, Камбоджи и Непала». В результате в 2002 году Индия выплатила правительству США больше пошлин, чем Великобритания, хотя размер индийской экономики составлял менее трети британской. Еще поразительнее то, что в том же году Бангладеш пополнила казну США почти на такую же сумму, что и Франция, хотя размер экономики этой страны составляет примерно 3% французской.

Есть и структурные причины, которые приводят к тому, что мнимое «выравнивание игрового поля» на деле играет на руку развитым странам. Лучший пример — таможенные пошлины. Уругвайский раунд привел к тому, что все страны, кроме беднейших, довольно сильно в пропорциональном отношении опустили ставку пошлин. Но в абсолютном отношении развивающимся странам пришлось значительно снизить пошлины по той простой причине, что они изначально были выше. Например, до вступле­ния в ВТО средняя ставка пошлин в Индии составляла 71%. Она была снижена до 32%. Средняя ставка США сократилась с 7 до 3%. В процентном отношении это почти одно и то же (примерно 55%-е снижение), но абсо­лютное влияние очень разное. В случае с Индией импортируемый товар, который ранее стоил 171 доллар, теперь стоит 132 доллара — существенное снижение покупательской цены (примерно на 23%), которое сильно изменит потребительское поведение. В случае же с США цена, которую платит покупатель, падает лишь на 4 доллара — со 107 до 103 долларов, а такую разницу большинство просто не заметит (менее 4%). Иными словами, влияние пропорционального снижения таможенных пошлин оказывается совершенно непропорционально большим для страны, изначальная ставка которой была выше.