Она решила: никогда и никому не владеть ею до последней и крайней степени ее «я», до самого остатка! Она хочет иметь все и по возможности получить кое-что сверху. Мы есть то, чем мы владеем. Она громоздит крутые горы, ее знания и способности образуют вершину, укрытую утоптанным снежным настом. Лишь самый смелый лыжник справится с подъемом. Молодой человек в любую минуту может поскользнуться на ее склонах и съехать в бездонную ледяную трещину. ОНА кое-кому доверила ключ к своему драгоценному сердцу, к своей душе из отполированных ледяных сосулек, и она в любой момент может забрать ключ обратно.

Вот ОНА и ждет с нетерпением, что ее ценность как будущей музыкальной звезды на бирже жизни возрастет. Она ждет потихоньку, все тише и тише, что кто-нибудь выберет ее, и она после этого сразу же сделает счастливый выбор в его пользу. Это будет особый человек, исключительный, музыкально одаренный, лишенный тщеславия. Однако он давно уже сделал выбор: английский как специализация или немецкий как специализация. И гордость его оправданна.

Снаружи ей что-то зазывно машет, нечто, в чем она намеренно не участвует, чтобы потом хвастаться, что она в этом не участвовала. Она мечтает о медалях и памятных знаках за успешное неучастие, чтобы не быть измеренной, чтобы не быть взвешенной. Она, неуклюже барахтающийся зверек с дырчатыми перепонками между тупыми когтями, плывет, робко вытягивая вверх голову, в теплой материнской жиже, дергаясь в поисках исчезнувшего спасительного берега. Шаг наверх, в скрытое за туманом сухое пространство, слишком затруднителен, и очень часто она сползает вниз по гладкому откосу.

Она тоскует по мужчине, который все знает и умеет играть на скрипке. Однако ему позволено будет ласкать ее лишь тогда, когда она его уложит наповал. Этот горный козлик, каждую секунду готовый броситься прочь, хотя уже и карабкается по каменистой осыпи, все же не обладает энергией, способной почуять ее женственность, засыпанную камнями. Он отстаивает мнение, что женщина это женщина. Потом он делает шутливое замечание о пресловутом слабом женском поле, произнося: «Эти женщины!» Когда он играет для НЕЕ вступление, чтобы она в свою очередь включилась в игру, он смотрит на нее, не видя ее как следует. Он ничего не имеет против НЕЕ, он ЕЕ просто не имеет в виду.

ОНА никогда не даст поместить себя в ситуацию, в которой будет выглядеть слабой или даже побежденной. Поэтому она остается там, где она находится. Она проходит лишь привычные стадии учебы и послушания, никаких новых сфер она не ищет. Издают скрип винты пресса, с помощью которого из-под ее ногтей выдавливают кровь. Учеба требует от нее уже сознательного отношения, ведь пока человек к чему-нибудь стремится, он живет, — как ей было сказано. Мать требует от нее послушания. И еще, поучает мать: повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сломить.

Когда дома никого больше нет, она нарочно делает надрезы на своей плоти. Она всегда ждет момента, чтобы, укрывшись от посторонних взоров, резать себя. Как только за матерью захлопывается дверь, она сразу достает отцовскую бритву, свой маленький талисман. ОНА вылущивает лезвие из его воскресного платьица, состоящего из пяти слоев девственной синтетической пленки. С бритвами она обращается умело, ей ведь приходилось брить отца, брить мягкую отцовскую щеку, над которой нависает совершенно пустой лоб, не омраченный более ни одной мыслью и не затронутый более ни одним желанием. Это лезвие предназначено для ЕЕ плоти. Тонкая, изящная пластинка из голубоватой стали, гибкая, эластичная. Широко раздвинув ноги, ОНА садится перед увеличивающим зеркалом для бритья и делает надрез, который должен увеличить отверстие, ведущее, словно дверь, в ее тело. У нее уже есть определенный опыт, она знает, что такой разрез с помощью лезвия не причиняет боли, — она часто использовала собственные руки и ноги как объект для испытания. Ее хобби — резьба по собственному телу.

Это входное и выходное отверстие в теле, как и полость рта, вряд ли можно назвать красивым, однако оно необходимо. Она полностью предоставлена самой себе, и это ведь лучше, чем быть полностью предоставленной другим. Она держит все в своей руке. И рука у нее очень чуткая. Она точно знает, сколько раз и как глубоко. Отверстие она растягивает с помощью крепежного винта на зеркале и делает надрез. Быстро, пока никто не пришел. Она вводит и выводит холодную сталь, мало разбираясь в анатомии, и еще меньше ей сопутствует удача, — вводит туда, где, как считает она, должно появиться отверстие. Края отверстия расходятся, она пугается этой резкой перемены. Кровь выступает наружу. Вид крови для нее — дело привычное, но привычка сейчас ее не выручает. Ей, как всегда, не больно. ОНА делает разрез не в том месте и отделяет друг от друга то, что Господь Бог и матушка природа свели вместе в редкостном единстве. Человеку это не позволено, и наказание не заставляет себя ждать. Она ничего не чувствует. Короткое мгновение две части плоти, разделенные разрезом, с недоумением созерцают друг друга, потому что неожиданно между ними возникло расстояние, которого прежде не было. Долгие годы они делили горе и радость, и вот их отделяют друг от друга! В зеркале эти половинки к тому же меняются местами, и ни одна из них не знает, какой же, собственно, половинкой она является. И потом напористо вырывается наружу кровь. Капли крови сочатся, струятся, смешиваются с другими, превращаются в стойкий ручеек. А затем — красный поток, текущий равномерно и успокаивающе, когда отдельные ручейки сливаются вместе. Она совершенно залита кровью и не видит, что она там себе разрезала. Это было ее собственное тело, однако оно для нее страшно чужое. Она и не могла предположить, что не сможет больше контролировать линию разреза, как это делала, когда кроила платье, проводя по ткани маленьким колесиком отдельные точечные, штриховые или штрихпунктирные линии и сохраняя контроль и обзор. ЕЙ нужно сначала остановить кровотечение, и ей становится страшно. Низ ее тела и страх — два близких союзника, они почти всегда появляются вместе. Если один из этих приятелей, не постучавшись, приходит ей в голову, она может быть уверена: другой где-нибудь неподалеку. Мать может проверить, держит ли ОНА ночью руки поверх одеяла или нет, однако чтобы взять под контроль страх, ей пришлось бы собственноручно вскрыть ребенку черепушку и выскоблить его оттуда.

Чтобы остановить кровь, она извлекает на свет свой любимый целлюлозный пакет, известный и ценимый любой женщиной за его достоинства, особенно когда занимаешься спортом или вообще активно двигаешься. Пакет быстро заменяет позолоченную корону маленькой девочки, отправленной на детский бал в наряде принцессы. ОНА никогда не ходила на детские масленичные балы, она никогда не знала, что такое корона. И вот вдруг украшение королевы оказалось в ее трусиках, и женщина снова знает свое место в жизни. То, что детская гордость водружала себе на голову, очутилось теперь там, где женский ствол тихо ждет, когда его коснется топор. Принцесса стала взрослой, и тут уже возникают противоречия: одному подавай неброскую мебель с изящной фурнитурой, другому — гарнитур из настоящего кавказского орехового дерева, а третьему достаточно высокой поленницы дров. Но и в этом случае будущий хозяин может отличиться, он может сложить свою поленницу и очень компактно, и очень функционально. В один угольный подвал входит дров больше, чем в другой, в который поленья набросаны кое-как. Один домашний очаг горит дольше, чем другой, потому что и дров в него положено больше.