Коновалов пристально смотрел на нее, слегка склонив голову, не мигая.

Кажется, Валерия-маркетолог приворожила будущего мужа, устраивая свары – через загородку на даче самозабвенно с ним лаялась. Попробовать можно, хотя в этой области Олеся не спец.

– Ты почему в уличной обуви здесь? – гаркнула она, и Коновалов вздрогнул. – Приличиям не обучен?! А еще сын учительницы!

Но самое вкусное она оставила на потом. Вызвав в воображении облик великолепной Надежды Михайловны, ее мимику и манеры, Олеся сложила губы в манящей улыбке, взглянула на соседа искоса из-под ресниц и интимно вполголоса произнесла:

– Ты такой милый… Пупсик…

Собралась легонько дотронуться до его руки нежным жестом, но передумала.

Мент Коновалов задумчиво смотрел на нее. Помолчав, спросил:

– Что с тобой, Олеся? Приступ шизофрении? Пора вызывать санитаров?

А она процедила с расстановкой: «Да пошел ты!», вложив в короткую фразу все презрение, на которое сейчас была способна.

Говоря по правде, в настоящий момент способна она была только расплакаться, но не при нем.

Он выбрался из кресла. Постоял, набычившись, кулаки сжаты, глаза – вприщур, злые. Олесе стало неуютно, она поежилась, но с места не сдвинулась.

– Высмеять решила? – угрожающе прорычал он. – Поиздеваться захотела?

Звягина смотрела на него не мигая, и надеялась, что смотрит холодно.

– Обезьяна крашеная! Весь подъезд своим одеколоном провоняла! – наконец рявкнул он и схватил букет, и несколько раз саданул им по столешнице.

От души шарахнул, со всей дури. Резные листья посыпались в разные стороны, и нежные лепестки запорошили пол, и комната наполнилась острым дурманящим запахом умирающих хризантем.

Мент в горячке замахнулся на хозяйку, но не ударил, а просто швырнул ей в лицо измочаленные цветы и отбыл, клацнув замком входной двери.

«Вот это да… – думала Олеся, обхватив плечи руками, чтобы унять нервную дрожь, и легонько покачиваясь взад-вперед, чтобы немного успокоиться. – Вот это тебе повезло, девочка. Вот это повезло… И не смей хныкать, дуреха! Судьба от беды тебя спасла, радуйся!»

Конечно, спасла. И, конечно, нужно радоваться. От этого мента следует держаться подальше, он же сумасшедший совсем.

Но почему, почему им всем непременно нужно ее бить по физиономии?

Хотя этот удержался, спасибо великое.

А если бы они поженились? Представь себе, как бы он распоясался, почувствовав себя узаконенным хозяином положения.

Это, Олесечка, твое «хочу – получу» во всем виновато! Ты от своего целеголизма проклятущего ослепла и обезумела, и плевать тебе на аргументы и здравый смысл. И тогда было плевать, и сейчас!

С Яном та же история произошла, припомни, сейчас тебе это полезно. Видела все его придури, эгоизм, гниль, злобный обычай, но нравился он тебе, нравился до сладкого головокружения и щекотки под ложечкой! Ну и подумаешь, что с гнильцой, все равно этого парня хочу! Вот и дохотелась до грязной брани и оплеух, идиотка.

Радуйся, что мент сразу себя проявил, и не вздумай идти по проторенной дорожке! Забудь соседа, он тебе горе принесет. Может, еще встретишь кого. Хоть и в «Радуге причуд» кто-нибудь приглянется. И вообще – замуж не напасть, как бы замужем не пропасть, так в старину говорили.

Радуйся свободе, радуйся независимости, неподотчетности в поступках и расходах – радуйся! А Макса Коновалова выбрось из головы.

Она старалась, но получалось плохо.

Если бы не видеть его подольше. Но как назло он попадался ей на глаза чуть не каждый день. То в окно его приметит, то встретит возле подъезда.

Настя по-прежнему заходила с уроками, но Олесе показалось, что она какая-то не такая стала. Может, показалось?

Присмотревшись, убедилась: не такая. Скованность появилась в ребенке, и улыбалась Настя реже, смех стал деревянно-ломким, и на Олесю смотреть избегает – все как-то мимо и вбок.

Олеся не выдержала и спросила: «Настюш, ты на меня обиделась за что-то?»

Она в это время учебники укладывала в рюкзачок, домой собралась после того, как под Олесиным присмотром сделала письменную домашку. Головы не подняла, только плечиками вяло пожала. Сказала еле слышно: «Нет, теть Лёль, ну что вы…» А потом вдруг спросила: «А может, вы со временем его полюбите?» «Кого?», – растерялась Олеся. «Папку. Я вам сейчас секрет один скажу. Вы никому не расскажете?» «Если ты попросишь, не расскажу». «Дайте честное слово». «Честное слово». «Честное-пречестное?» «Честное-пречестное. Я дружить с тобой хочу, а если обману, мы ведь раздружимся, так?» «Наверное. Если я про это узнаю. Но я вам верю». И без перехода продолжила: «Это я папку уговорила на вас жениться. Не долго уговаривала, не подумайте. Я сказала: «Женись на тете Лесе, пап, она такая классная». А он говорит: «Ну, если ты считаешь, что она классная, давай женюсь». Мы собирались потом в зоопарк сходить, а потом в кафе-мороженое. Втроем уже, вместе с вами. А он пришел от вас и спать завалился, и ни словечка мне не сказал. До вечера провалялся на диване, баба Аня даже напугалась. А потом он сказал, что насильно мил не будешь. И попросил ничего бабушке не говорить».

Она наконец на Олесю взглянула – вопросительно и серьезно.

«Вот, значит, как…» – думала Звягина.

Нашелся бы сейчас, вот прям сию минуту, кто-нибудь мудрый и добрый и подсказал, как она должна ответить ребенку.

Но никого похожего на прозорливца и мудреца рядом не было, ищи выход сама, классная тетя Леся.

– Настя… Я тоже хочу тебе секрет доверить. Это очень важный секрет. Не рассказывай его никому, ладно? Особенно папе.

Настя, сведя бровки к переносице, кивнула.

Олеся, собравшись с духом, начала:

– Видишь ли, в чем дело… Я-то как раз его люблю. Погоди обниматься… Мы тут… поговорили с ним немного… И мне стало ясно, что он меня не любит. Я люблю, а он – нет.

Звягина замолчала, взвешивая еще не сказанные слова.

Как бы это донести до восьмилетнего человечка?

А разве надо?

Надо! Уж Насте-то причинить боль она точно не хотела.

Знала бы подоплеку заранее…

И что изменило бы это? Из сострадания к ребенку – чужому, заметь! – сломала бы свою судьбу? Как глупо.

– Понимаешь, Настюш, это очень грустно, когда ты кого-то любишь, а он к тебе совсем равнодушен. Поэтому я твоему папе отказала. Считаешь, я неправа?

Девочка ответила не сразу.

– Я, наверно, понимаю, про что вы, – тихо проговорила она. – Я помню, когда мама приезжала к нам, когда я еще маленькая была. Подарки мне привезла, игрушек много и одежды… И начала скоро собираться уходить… А я расплакалась, так мне стало грустно-грустно, что вот она уезжает опять, а я ведь скучаю,