Но в секции под номером шестьдесят пять подобных изысков не имелось.

Кэролин посмотрела на чистые окна с задернутыми шторами и красную входную дверь, краска на которой начала местами облупляться.

Кэролин открыла воротца, подошла по короткой дорожке и позвонила в звонок. Самого звонка она не услышала (невольно напрашивалась мысль, а не сломан ли звонок), но через пару секунд дверь открыла высокая, болезненного вида женщина с грязноватой сединой и кожей, столь туго обтягивающей череп, что сквозь нее вроде бы просвечивали кости. Похоже, ее скулы могли за минуту пропороть кожу. Двигалась она неспешно, а на ее костлявых плечах дремлющей черной кошкой лежала ее близкая кончина.

Кэролин слегка растерялась. Она вынула из кармана карточку и сбивчиво начала представляться, но женщина молча отступила на шаг, жестом предлагая гостье войти. В прихожей царил полумрак: горела только лампа с плотным желтым абажуром, больше поглощающим, чем рассеивающим свет. Красно-белые в полоску обои нынче можно было встретить разве что в старых барах, а узорчатый ковер был так толст, что полностью поглощал любые звуки.

Где-то тикали часы – вот и все, что нарушало тишину.

Кэролин ступила внутрь, и дверь за ней закрылась.

И тогда она почувствовала запах.

* * *

Когда Кэролин возвратилась домой, она первым делом стянула с себя одежду и сунула ее в корзину с грязным бельем. Приняв душ и хорошенько вымыв голову, она задумалась о том, где ей мог встречаться такой тошнотворный запах. И ее осенило. Однажды она вместе с родителями посетила зоопарк, где имелся террариум с варанами, змеями и аллигаторами, которые сгрудились возле буроватого водоемчика. В том террариуме был точно такой же запах, который пропитал насквозь секцию под номером шестьдесят пять. Правда, подумать об этом у Кэролин не было времени: костлявая помощница провела ее в комнатку, где основное место занимала здоровенная кровать, регулируемая на манер больничных коек.

Рядом на инвалидной коляске сидела женщин помоложе, с укрытыми клетчатым пледом ногами. В комнате было жарко натоплено, и Кэролин сразу же вспотела.

Женщина на коляске красотой не блистала, но ее внешность казалась броской.

Длинные иссиня-черные волосы с серебристой проседью сбоку. Пронзительно-зеленые глаза, а кожа – почти такая же меловая, как у ее компаньонки, но с пятнышками румянца на щеках. Не красил ее разве что крупный рот – с парадоксально узкими губами.

– Привет, Кэролин, – поздоровалась она. – Меня звать Амелия. А у тебя за спиной – моя сиделка мисс Бронстон. Молодец, что пришла: мы на это надеялись. Снимай-ка пальто и устраивайся поудобней. Насчет духоты извини: холода я терпеть не могу. Хочешь чаю или еще чего-нибудь?

Кэролин согласилась на стакан воды со льдом в расчете, что это поможет сладить с испариной (температура в комнатке, наверное, зашкаливала). Мисс Бронстон налила из стеклянного кувшина воды. Прихлебнув, Кэролин почувствовала себя лучше. Стакан она обхватила так, что к нему прилегали запястья (где-то она читала, что это помогает снизить температуру тела).

– Если честно, я даже не представляю, почему я здесь, – призналась она.

– Да потому, дорогуша, что получила записку.

– Да, но я не поняла, что она означает.

– Она означает то, что в ней написано. Я могу тебе помочь.

– Чем?

– Я решу твою проблему, которую зовут Дэвид Риз. Да ты садись.

За спиной у Кэролин мисс Бронстон успела поставить жесткий стул, на который та опустилась. Мисс Бронстон вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

– Откуда вам про него известно? – насторожилась Кэролин.

– Из прессы. Я следила за процессом.

Она вяло махнула ладонью на стопку газет, лежащих на полу. А еще возле коляски был столик, на котором Кэролин заметила пластиковую папку с вырезками. Верхняя из них была ей знакома: заметка об оправдании ее насильника. Прошли недели, прежде чем она нашла в себе силы хотя бы бегло ее пробежать.

– Такие происшествия я всегда отслеживаю, – прошелестела Амелия, и Кэролин подалась вперед, чтобы ее услышать. Голос Амелии напоминал слабую струйку шипучего газа. – Выяснить его имя, да и твое, оказалось несложно. Думаю, я – не первая, кто на тебя вышел. Народ у нас вообще изобретательный, когда хочет над кем-то поизмываться.

От Амелии не укрылся удивленно-подозрительный взгляд гостьи.

– Не волнуйся, твою переписку я не читала, – успокоила она. – Но в таких вещах есть определенная схематика, и я не единственная, кто интересуется подобными разбирательствами. Есть мужчины – да и женщины, чего уж тут, – которые буквально упиваются тем, что доканывают насмешками жертв сексуальных преступлений. Будь моя воля, я бы стирала их с лица земли в порошок. Всех без исключения.

Теперь в ее голосе зазвучали гневные нотки. У Кэролин мелькнула мысль, что перед ней сидит одна из женщин, которой тоже пришлось изрядно пострадать.

Ну и что с того? Кэролин уже жалела, что пришла. Вероятно, Амелии скучно, и она нуждается в компании, чтобы всласть поплакаться, но ей, Кэролин, хватает и своей боли.

И она не собирается откровенничать.

– В записке указывалось, что ты мне можешь помочь. Чем, болтовней? – жестко произнесла она. – Кстати, терапевт у меня есть. Помощь – так себе, но другой мне не надо, ни за деньги, ни задаром.

Кэролин встала и поставила пустой стакан возле кувшина.

– За воду спасибо, – сказала она. – Мне пора.

– Сядь, – властно промолвила Амелия.

Прозрачно-зеленые глаза впились в Кэролин, а та покорно села на стул.

– Как ты сердита? – спросила Амелия.

– На Дэвида Риза?

– А на кого ж еще!

– Очень.

– Так не годится. Этого недостаточно. Нужно все прочувствовать. Скажи-ка, как ты ненавидишь Дэвида Риза?

– Более, чем когда-либо и кого-либо в своей жизни. Я просыпаюсь с ненавистью к нему и отхожу ко сну, ненавидя. Он отнял у меня все, а сам продолжает жить в свое удовольствие. Он счастлив. У него отличная работа. Новая подружка. А со мной он как будто никогда ничего и не делал. Он надо мной надругался, осквернил и пошел себе дальше, насвистывая.

– Ты хочешь видеть, как он будет наказан?

– Конечно!

– Мы сможем его покарать. Тебе надо лишь сказать свое слово.

– Наказать, его? Сейчас?

– Да какая разница? Ты его ненавидишь и хочешь увидеть его мучения? Мы способны это устроить.

– В смысле… избить, что ли? Или…

Она осеклась на полуслове. Время, проведенное в кабинетах полиции, адвокатов, в зале суда, научило ее осторожности.

– Милая моя, полумерами мы не ограничиваемся, – произнесла Амелия, и ее глаза заблестели. – А он впредь никогда не поступит с другой женщиной так, как поступил с тобой.