огрызок, темная сторона планеты закрывает звезды и все равно видна слабой – на пределе различимости – подсветкой, будто атмосфера отдает энергию в пространство, и, если вглядеться…

Не хочу вглядываться. Смотрю на пульт: иконки, датчики, мониторы. Надо записать в журнал, чтобы, когда проснется кто-то… Потом.

Закрываю глаза, сосредотачиваюсь. Алекс тоже сосредоточен, я почему-то знаю, чувствую, мы теперь вместе, вдвоем, двое-в-одном. Берите по цене одного.

Эйлис, зову я. Алиса, зовет Алекс.

Шум в ушах. Пустота в голове.

Больше ничего не будет. Произошла декогеренция, и мы никогда…

Спокойно. Прости, Алекс, я опять сорвался. Помоги мне. Нам.

Эйлис…

Мне кажется, я слышу ее, но это, скорее всего, плод фантазии. Звуковой фантом. Нераспознаваемый шепот.

И ощущение, будто темнота за иллюминаторами вползает в кабину. Ощущение, будто слепну. Иконки на экране вздрагивают и покрываются серым налетом, черные пятна возникают на стенах кабины, будто дыры в пространство, но воздух не уходит, я не слышу характерного свиста, и дышать, как прежде, легко, чернота – только в моем восприятии. Хочу спросить Алекса, видит ли он то же самое, понимаю, что вопрос не имеет смысла. Конечно, видит моими глазами, его ощущения – мои. Это так, подтверждает он. То есть я – себе. Или он. Неважно.

Что происходит? – спрашиваю я. Не знаю. Возможно, в этой вселенной другие законы физики – оптики, в частности. Глупости, – отвечаю себе. Если бы здесь физические законы хоть на самую малость отличались от «наших», мы… то есть я… уже был бы мертв. Биология человека очень тонко подстроена под существующие законы физики, это давняя проблема, о которой я ничего не знал, да ладно, Чарли, ты просто не интересовался, но не мог не слышать, об антропном принципе не болтал по телевидению разве только ленивый футбольный комментатор, да, вспоминаю, утешил, но, боже ты мой, чернота расползается, не вижу не только иллюминаторы, не только почти всю левую (от меня) стену со ста семьюдесятью цветовыми датчиками, не только дисплей с иконками, Алекс, ты тоже… то есть я… не вижу левую ногу ниже колена, темнота, но я ее по-прежнему чувствую, и я по-прежнему все слышу, хватит, говорит Алекс, я слышу больше, чем все, о чем ты говоришь, вот странно, Чарли, у нас на двоих пара ушей, и один мозг обрабатывает информацию, в частности, слуховую, но почему ты не слышишь то, что слышу я?

Тихий разговор? Очень далеко. Мужчина и женщина. Говорят по-английски, слишком тихо, чтобы различать слова, но достаточно громко, чтобы отличить английский от французского, русского, хинди… Помолчи, Чарли, успокойся.

Молчу. То есть стараюсь не думать, хотя это невозможно, в сознании вертится мелодия песенки, которую я прекрасно знаю, но не могу узнать. Она как рефрен, как фон, без которого мир, восприятие звука не существуют. Звуковой вакуум наполнен виртуальной музыкой так же, как обычный вакуум – виртуальными частицами. Это моя мысль или Алекса? В звуковом вакууме я, наконец, различаю слова:

– …сначала… есть опреде… невозможно без… – говорит женщина.

– ...достаточно типич… заразна?.. глупости… – мужчина.

Кажется, я узнаю голоса.

Момент узнавания, видимо, склеивает что-то в пространстве-времени, нет, Чарли, это слишком простой ответ, склейка миров – правильнее, и только потому, что мы по-прежнему представляем собой запутанную квантовую систему, а проще ты не можешь сказать, не могу, могу сложнее, и помолчи, наконец, молчу, но я ослеп, я ослеп, Алекс, молчи, Чарли, пожалуйста, молчи…

Боже…

Я сижу на стуле в комнате с большим окном, выходящим на двор кампуса Швейцера. Здание невозможно не узнать – поставленная вершиной вниз пирамида, административный корпус Центра имени Джонсона. Все так ярко – после темноты, растекшейся в глазах, все так ощутимо реально: знакомые подъездные дорожки, въезд на подземную стоянку, надпись «бесплатно с 19 до 09», аллея туй, красные цветы на рыжих кустиках в яркой, почему-то с голубым отливом, траве. Двое продолжают говорить, будто меня здесь нет, перевожу взгляд…

Я сижу на стуле, а напротив, на диванчике, под большим портретом Армстронга в скафандре (шлем он держит в правой руке, редкая фотография, и я даже вспоминаю, в какой комнате здания клиники она висит) – Штраус (закинув ногу на ногу) и доктор Чжао Ланьин (напряженная, не меня не смотрит, хотя – чувствую – старается боковым зрением не упустить ни одного моего движения).

Ты понял? Ты понял, Чарли?

Помолчи теперь ты, Алекс.

Хорошо.

Эйлис, родная, милая, любимая, я… мы… с тобой.

Я знала, что ты вернешься, Мне плохо одной… Успокойся, Эйлис… Я… Успокойся. Зачем они привели тебя сюда, это ведь корпус клиники, да, это… они думают, я сошла с ума, эта женщина… Доктор Чжао? Да, она говорит, у меня купальци… купа… Неважно, Эйлис. А что Штраус? Говорит, что у меня расстройство идентичности, я помню, потому что ты… у тебя… то есть тебе… да, понятно, Эйлис. А где физик? Ковнер? Да, он может понять… Его нет, ушел. Понятно, Эйлис. Давай я буду говорить, хорошо? Да, Алекс. Чарли, ты не должен ревновать, я хочу сказать, что… Я знаю, милая, я не ревную, успокойся. Алекс попробует еще раз объяснить…

– Можно мне сказать, доктор Штраус?

– Конечно, миссис Гордон, мы здесь, чтобы вам помочь. Сейчас придет профессор Штайнер…

Это еще кто? Не знаю такого, в программе профессор Штайнер, кем бы они ни был, не участвует. Вероятно, светило психиатрии, срочно вызвали, но ты ведь не собираешься ждать, Чарли, помолчи, дай мне… Конечно, Алекс. Молчу.

– То, что сейчас происходит, господа, может оказаться самым важным моментом в истории человеческой цивилизации.

А ты мог бы говорить не так велеречиво? Молчи, Чарли! Я молчу, но… Вот и молчи. Они должны понять, что к словам Алисы нужно отнестись серьезно. Алекс, посмотри на них, это светила психиатрии. Психиатрии, а не физики. Алекс, Чарли, не спорьте, мальчики, или я действительно сойду с ума!

– Миссис Гордон, – мягко, с участием, произнес Штраус. – Экспедиция, в которой участвовал ваш муж, была, вы правы, одним из самых важных предприятий в истории.

– Была? – едва не зашлась в крике Эйлис. – Вы сказали: была?!

– Дорогая мисс Гордон…

Алиса, дай мне сказать. Разве я тебе мешаю, Алекс, любимый?

Господи…

Не обижайся, Чарли, тебя я тоже люблю, я твоя жена. Алекс, я молчу, то есть говори ты, пожалуйста.

– Не могли бы вы позвать доктора Ковнера? Он специалист именно в той области физики, которая нужна, он правильно поймет