Садясь на широкий кожаный диван в библиотеке, Питер подумал, что адвокату было бы куда удобнее разместиться за столом, чем раскладывать бумаги из папки у себя на коленях. Но Лусии Мендес такая мысль, похоже, в голову не приходила, и она продолжала сидеть на выбранном ею месте с видом королевы.

Иларио сел рядом с Питером, Чарльз разместился в кресле напротив них, а Лаура скромно присела на стул у входа. Стентон постоянно оглядывался на нее, он бы предпочел, чтобы она находилась рядом. Но Лаура так решительно отвергла все его предложения на этот счет, что ему ничего не оставалось делать, как предоставить ей свободу действий.

Чарльз Ристей произнес несколько проникновенных слов по поводу постигшей их преждевременной утраты, выразил надежду, что злоумышленник будет найден и понесет заслуженное наказание. Одним словом, сказал все то, что полагалось при случае и что ожидали от него собравшиеся в библиотеке люди. Оборачиваясь, Питер видел, что Лаура смотрит перед собой невидящими глазами и комкает в руках носовой платок. Его сердце разрывалось от жалости, но он знал, что она должна перенести эту боль в одиночку. Сейчас он ничем не мог помочь ей.

Наконец Ристей перешел к главному — собственно к завещанию. Он достал сложенный вчетверо лист и монотонным голосом принялся читать волеизъявление покойного Диего Мендеса, датированное всего двумя месяцами назад.

В библиотеке было очень душно, окна были задернуты тяжелыми темными портьерами, и Питеру казалось, что они замурованы в склепе. У него заболела голова. Невыразительный голос Ристея миллионами буравчиков сверлил его виски. Невозможно было поверить в то, что утром он сжимал Лауру в объятиях и говорил ей о любви в блаженной прохладной тени. Питеру приходилось вновь и вновь оборачиваться, чтобы взглянуть на нее и убедиться лишний раз, что это был не сон и что она существует на самом деле.

Вероятно, поэтому он не очень внимательно прислушивался к словам Ристея. Только когда у Иларио вырвалось приглушенное проклятие, Питер заставил себя сосредоточиться на завещании. И как раз вовремя…

Питер не мог поверить собственным ушам. Чарльз уже закончил читать, а в голове все еще звучал его протяжный голос, произносящий немыслимые слова. Видимо, подобные мысли терзали не только его, но и остальных, потому что в библиотеке воцарилось гробовое молчание.

Первым пришел в себя Иларио.

— Отец рехнулся! — выкрикнул он, вскакивая с дивана и сжимая кулаки.

Он рванулся к Ристею и буквально выхватил у него из рук завещание.

— Я тоже нахожу это несколько странным, — мягко заметил Чарльз, — но такова воля Диего. Я попытался указать ему на то, что его завещание сочтут недостойным, но он не желал ничего слушать.

— Этого не может быть, — послышался чей-то металлический голос. Питер не сразу понял, что это Лусия Мендес. — Это грязная подделка.

Адвокат нахмурился. Донья Лусия никогда раньше не позволяла себе подобных слов.

— Я понимаю ваши чувства, сеньора, но должен сказать, что завещание составлено мною по всем правилам, согласно словам вашего покойного мужа в присутствии свидетелей…

— Моего мужа опоили, — перебила его Лусия. — В здравом уме он никогда бы не составил такое завещание.

Она встала из-за стола. Ее глаза гневно горели, и Питер невольно подумал, что она меньше всего сейчас похожа на скорбящую вдову.

— Я не располагаю сведениями, подтверждающими вашу точку зрения, — сухо сказал Ристей.

Питеру вдруг ужасно захотелось оказаться где-нибудь подальше от этой библиотеки. Я свалял дурака, когда согласился прийти сюда, подумал он с сожалением. Хотя Лаура… Я могу быть полезен ей…

Он украдкой оглянулся. Она сидела в той же позе, как будто ничего не слышала и не видела. Поняла ли она, о чем речь? — спросил себя Питер. Маловероятно. Я должен быть рядом, чтобы помочь ей, когда они накинутся на нее.

Но пока ни Лусия, ни Иларио не вспоминали о Лауре. Весь их гнев был обращен против Чарльза Ристея.

— Мы опротестуем завещание, — прошипела Лусия. — Любой суд будет на нашей стороне.

— Вряд ли, — пожал плечами Ристей. — Можете поверить моему опыту, здесь ни к чему нельзя придраться.

— Отец был не в своем уме, это очевидно! — выпалил Иларио.

— На вашем месте я бы не делал таких оскорбительных замечаний в адрес вашего отца, — проговорил Чарльз с неприязнью. — Его тело еще не остыло, а вы уже называете его сумасшедшим. И ради чего? Он всего лишь выполнил долг перед своими детьми. Мне непонятна ваша реакция.

— Перед своими детьми? — расхохоталась вдруг Лусия, и всем стало жутко от ее неестественного смеха. — У Диего есть один-единственный ребенок, — продолжала она с отвратительной усмешкой, — вы не имеете права ставить ее рядом с моим сыном!

Слова эти сопровождались убийственным взглядом в сторону Лауры.

— Вы будете раскаиваться потом в своих словах, сеньора, — негромко сказал Чарльз. — Ваш муж принял решение, и вам остается только выполнить его волю.

— Черта с два! — выругался Иларио. — Эта дрянь опоила отца какой-нибудь гадостью и заставила его написать это завещание…

— Иларио, — оборвал его Питер. Вот и наступил момент для постороннего вмешательства. Он встал с дивана и подошел к другу. — Не забывай, что ты говоришь о своей сестре.

— Сестре? — расхохотался Иларио. — Как ловко она окрутила всех вокруг пальца. Только ради отца я терпел ее присутствие в этом доме и думал, что уж после его смерти я выгоню ее из Алаведры. А теперь получается, что погонит она нас с матерью.

— Ты же знаешь, что я никогда не поступлю так, Иларио, — раздался спокойный голос Лауры.

Питер был удивлен тем, что она сохраняла хладнокровие, в то время как с разных сторон на нее сыпались ужасные оскорбления.

— Я никогда не была твоим врагом, Иларио. Ни твоим, ни твоей матери, хотя вы упорно отказывались понимать это, — продолжала Лаура невозмутимо, и Питер невольно подумал, что она гораздо меньше нуждается в помощи и поддержке, чем ему казалось.

— Ты никогда не была нашим врагом? — выкрикнула донья Лусия в исступлении. Было дико видеть эту достойную и уравновешенную женщину в таком состоянии. — Да с твоим появлением вся наша жизнь покатилась под откос. Диего ни о ком больше и не говорил! Я знала, что ты плетешь вокруг него интриги, и Иларио тоже знал, один Диего был настолько ослеплен, что ничего не понимал. Торжествуй теперь! Он мертв и ты добилась своего!

Говоря это, донья Лусия все ближе подходила к Лауре. Побледневшая девушка встала со стула и не дрогнув посмотрела прямо на разъяренную женщину.

— Я не удивлюсь, если мне сообщат, что твои дружки-цыгане приложили руку к убийству Диего, — продолжала Лусия, брызгая слюной.

Лаура вздрогнула, словно ее ударили.

— Это уже слишком, — пробормотал Питер. — Донья Лусия, опомнитесь!