Он повторил последний раз, и Маттерс четко услышал: «…схватить Трентона живым!» Лейтенант поменял свой план. Он что-то знал, о чем Маттерс не подозревал. Значит, на барже что-то произошло до того, как он бежал.

Маттерс прогнал эту мысль и сосредоточился на том, что надо делать. Он сам попал в ловушку.

И он должен схватить Квентина Трентона. Живым.

Залпы пушек «Чайки» ощущались как электрический ток, передающийся от стены к стене корпуса судна, прежде чем опуститься в глубины трюмов. Энн Доусон чувствовала вибрацию в каблуках, которая затем устремлялась по ногам вверх, заставляя топорщиться светлый пушок на ее руках. Они обстреливали берег уже несколько часов.

Помещение медсанчасти, где она пережидала обстрел вместе с несколькими медсестрами и тремя врачами, служило складом для перевязочного материала, медикаментов и хирургических инструментов, которые вскоре предстоит доставить на берег. Четверо солдат, лежащих в кроватях, смотрели в потолок. Двое из них ночью покалечились собственными штыками. У третьего началось кататоническое расстройство. Последний нализался так, что сделался тяжелобольным. Все четверо должны будут предстать перед военно-полевым судом. Все боялись смертного приговора. Однако по их глазам Энн догадывалась, что в этот момент они думают не о себе, а о своих товарищах. О тех, кто отважно, с бараньей покорностью, безумно и беззаботно оказались на этих пляжах, раскрытых, как книга Судьбы, где пули, выданные парками, должны были перебить нити их жизни.

Она разжала зубы, перестав стискивать челюсти, что помогало ей бороться с тревогой. Передал ли сержант ее сообщение лейтенанту? Удалось ли тому благополучно высадиться? Или его достала вражеская пуля? До нее не доходила никакая информация, медицинское подразделение получило приказ ждать, пока роты не окажутся на месте и не займут приготовленные для них базы. Это могло занять несколько часов, или, что гораздо хуже, их высадка могла быть отменена, если штурм не удастся. Тогда тысячи людей останутся в агонии на песке вместе с горсткой выживших медиков.

Ночью Энн не сомкнула глаз. Напряжение достигло такой степени, что было невозможно уснуть.

После полудня, перед самым отплытием, ей все-таки удалось переубедить ответственного за распределение медиков офицера и попасть на «Чайку». К счастью, все устроилось, как Энн хотела.

Морской переход проходил спокойно. Корабль мирно гудел, как перед бурей. Тревогу объявили ночью, но это оказалась ложная тревога. Энн так считала до того момента, как она рано утром нашла Фревена и его помощника. У них появился подозреваемый, Квентин Трентон, из третьего взвода роты Рейвен.

Перед самым огневым рассветом Энн узнала о Гевине Томерсе, солдате из роты Альто. Среди людей распространилась новость: поздно ночью он покончил с собой. Энн вспомнила о тревоге. Об отсутствии в каюте Фревена, об испуге Кевина Маттерса. Он продолжал действовать. Гевин Томерс не покончил собой. Он был убит.

Она обдумала все это за десять минут до того, как, схватив один вещмешок с перевязочным материалом, дозами морфия, сказала своему начальнику:

— Я хочу последний раз убедиться, что у медиков, которые должны высадиться вместе с войсками, достаточно медикаментов.

Не давая ему возможности протестовать, она хлопнула дверью и направилась в большую столовую, где помещался третий взвод роты Рейвен. Для начала сделала глубокий вздох, чтобы придать себе уверенности.

…Сотни людей покачивались в своих подвесных койках или тихо беседовали, сидя на поставленных в углу походных кроватях. В течение минуты после ее появления к женщине обратились взгляды всех мужчин. Многие засвистели, и два офицера прикрикнули на солдат, как на собак. Ропот понемногу стих. Энн искала в толпе тех, у кого на каске или на рукаве был красный крест. Касок еще никто не надел, но в углу она заметила две белые повязки с красным крестом. Приближаясь к медбратьям, она поздоровалась.

— Я хочу убедиться, что у вас есть все, что нужно. Компрессы, морфий, бинты?

Два медбрата дружно закивали.

— Есть все, кроме поцелуя на удачу, — проговорил старший.

— Я уверена, твой товарищ поцелует тебя, — парировала Энн, не смутившись. — Вы из какого взвода?

— Вы назначаете свидание?

— Если не успокоишься, напишу на тебя рапорт! — заявила она, смягчив свою угрозу очаровательной улыбкой.

— Второй и третий взводы, рота Альто.

— Спасибо, мужества вам, ребята.

Она отошла, игнорируя сальную шуточку медбрата, и заметила другого мужчину с повязкой. Энн его окликнула и указала на свой вещмешок:

— Нужен дополнительный материал?

— Всего полно, спасибо.

— О’кей, принято. Какой взвод?

— Третий.

— Из роты Рейвен?

Медбрат кивнул. Он был очень симпатичный, с зелеными пронзительными глазами.

Энн убедилась, что поблизости никого нет, и наклонилась к нему:

— Медики обеспокоены, как бы самоубийство Гевина Томерса не деморализовало солдат.

Медбрат сморщился.

— Нельзя сказать, что это их очень испугало. Создало, конечно, определенное напряжение. Но это вам надо пойти в роту Альто, он оттуда.

— Моя коллега попросила заняться этим взводом, — солгала она. — Вы знаете, отчего он умер?

— Немного.

— Как вы думаете, этого можно было ожидать?

— Такое никогда нельзя предвидеть, а еще меньше в нашем положении. Всем плохо, так ведь?

Энн почувствовала, что ее вопросы начинают его раздражать. Тогда она сменила тему:

— Вы знаете Квентина Трентона?

— Трентон? А, ну да, вон он…

Она схватила его за руку, чтобы медбрат не смог указать на Трентона.

— Хорошо, я… мы хотим убедиться, что с ним все в порядке, нам доложили, что он был очень беспокоен в последние дни.

— Вы хотите сказать, в последние минуты!

Энн наклонила голову, озадаченная совпадением.

— То есть?

— Весь последний час Трентон — это комок нервов, он всех нас посылает и сидит в своем уголке. Он и так-то не особенно общительный, а сейчас можно подумать, что он просто взорвется!

— Даже так?

— Примерно час назад он играл в карты с парнями, и ему передали клочок бумаги, он встал и убежал, никому ничего не сказав.

— Вы знаете, кто передал ему записку?

— Нет, я следил за игрой, ну, да, я видел, это был парень из другой роты.

— А долго Трентон играл в карты?

Медбрату это показалось забавным, и он усмехнулся:

— Всю ночь. Это не разрешено, был приказ всем отдыхать, но никто не мог сомкнуть глаз, и стали создаваться маленькие группы. А Трентон играл всю ночь.