На этом отцовские увещевания не заканчиваются. В том же письме Майер Амшель распекает Натана за то, что тот не подсчитывает прибыли нетто (а не только брутто); за то, что торгует с Риндскопфом драгоценными камнями («Ведь ты не ювелир»), и за то, что отпускает товары в долг, зная, что должник, скорее всего, не сумеет расплатиться:

«Мой милый сын, ты не должен сердиться, когда отец, который близко к сердцу принимает счастье всех своих детей, желает знать истинное положение твоих финансов, потому что, если у тебя много безнадежных должников, от чего сохрани тебя Господь, и ты учитываешь их наравне с теми, кто платит по счетам вовремя, ты просто притворяешься богатым… Мой милый сын, ты трудолюбив. Работай прилежно. Делай, что тебе по силам. Призываю тебя к одному: будь аккуратнее… Голова у тебя светлая, но ты не приучен [к порядку], а я знаю, что все купцы, которые организованно ведут дела, становятся очень богатыми, а те, кто неорганизован, разоряются. Так что, милый сын, не обижайся, когда я в письмах высказываю свое мнение».

Из этого письма очевидно, что, по мнению Майера Амшеля, в их патриархальной семейной компании Натан по-прежнему оставался одним из пяти его подчиненных. Если Натан исправит методы своей работы, он может надеяться получить «такую же хорошую долю в моем деле, как и твои братья» после того, как сестры выйдут замуж. Но до тех пор Майер Амшель не намерен был выпускать бразды правления из своих рук.

Есть еще одно предположение, почему Натан мог уехать в Англию. Возможно, он покинул Франкфурт, чтобы избавиться от религиозных ограничений. Правда, в 1800 г. евреи — которых начали заново пускать в Англию только в 1656 г., после 250 лет изгнания, — в Англии пользовались куда большей свободой, чем в Германии. К тому времени на евреев в Англии накладывали довольно мало экономических ограничений[14], хотя они, как и католики, нонконформисты и неверующие, по-прежнему не могли становиться членами парламента и органов местного самоуправления, а также учиться в университетах; кроме того, будучи иностранцами, новые иммигранты во время войны с Францией подвергались все возрастающему надзору (евреи, рожденные в Великобритании, считались британскими подданными). В Лондоне в XVIII в. появились сплоченные и процветающие еврейские общины, в которые в том числе входили семьи евреев-сефардов и ашкенази. К первым относились, например, Мокатта, ко вторым — купец Леви Барент Коэн, чей отец был удачливым торговцем полотном в Амстердаме. В конце 1790-х гг. Бенджамин и Абрахам Голдсмиды уже играли активную роль в финансовой жизни — позже им с таким успехом начнет подражать Натан, бросая вызов господству братьев Бэринг и их амстердамским партнерам, банку «Хоуп и Кº» (Норе & Со.). На первых порах он становился объектом такого же презрения — религиозно окрашенного, но по сути чисто экономического, — с каким семья уже сталкивалась во Франкфурте. Известно, что Натан вошел в новую среду благодаря деловым контактам его отца с Соломонсами. Однако после приезда в Англию он, очевидно, провел в Лондоне лишь несколько месяцев, после чего отправился на север, в Манчестер, где общественная обстановка была куда менее благоприятной. В

Манчестере имелась небольшая, пребывающая в зачаточном положении еврейская община, в которую в основном входили мелкие лавочники — торговцы старой одеждой, дешевыми украшениями, зонтиками и патентованными лекарствами («чудодейственными средствами»). Хотя в Манчестере власти накладывали на Натана куда меньше ограничений, чем во Франкфурте, трудно поверить, что Натана привлекло туда что-то, кроме бизнеса.

Насколько успешно шла у Натана «торговля тряпками», как иногда презрительно называли эту сферу деятельности? По его собственному признанию — весьма успешно, благодаря главным образом его деловой хватке: «…чем ближе я подъезжал к Англии, тем дешевле становились товары. Едва приехав в Манчестер, я истратил все свои деньги — настолько дешевы там были товары; и я получил хорошую прибыль. Вскоре я понял, что прибыльных статей три — сырье, окрашивание и производство тканей. Я сказал фабриканту: „Я буду поставлять вам сырье и краску, а вы мне — готовые изделия“. Таким образом, я получил троекратную, а не однократную прибыль и сумел продавать товары дешевле кого бы то ни было. В короткий срок мои 20 тысяч фунтов превратились в 60 тысяч. Весь мой успех основывался на одном принципе. Я сказал: я умею делать то же, что и другие, поэтому вполне могу продавать ткани по образцам — и все остальное тоже! Вот еще одно мое преимущество. Я действовал экспромтом, без подготовки. Я сразу же заключал сделку».

Неплохое резюме с изложением способа действий Натана, хотя, конечно, слишком упрощенное. Натан приехал в Ланкашир с заказами на английские ткани от своего отца; он продолжал получать такие заказы по почте. Оценив рыночные возможности установления качества и цены приемлемых тканей, он затем передавал заказы фабрикантам — не только в окрестностях Манчестера, но и владельцам предприятий, расположенных в Ноттингеме, Лидсе, Стокпорте и даже в Глазго. Обычно ткани производили субподрядчики-ткачи, которые работали у себя дома; затем ткани «подвергались окончательной отделке» в небольших красильных и печатных цехах, построенных в самом Манчестере и его окрестностях. Для того чтобы сбить цену на покупаемые им товары, Натан старался как можно чаще платить авансом «под расчет», для чего ему приходилось «заимствовать», то есть занимать деньги в лондонских банках «под три месяца» (на три месяца). Как он объяснял в декабре 1802 г.: «По вторникам и четвергам ткачи, которые живут в деревнях в двадцати милях вокруг Манчестера, привозят туда свои изделия, штук по двадцать или тридцать, одни больше, другие меньше, которые они продают здешним купцам в кредит на два, три и шесть месяцев. Но, поскольку они, как правило, всегда нуждаются в деньгах и готовы поступиться частью прибыли, чтобы получить деньги скорее, если показать им наличные, часто можно приобрести товар на 15–20 процентов дешевле».

Более того, Натану не нужно было платить более крупным фабрикантам до тех пор, пока их товар не доставлялся на континент. С другой стороны, нужно было ждать — как правило, два месяца — поступления ожидаемых платежей из Франкфурта. Очевидно, прибыль от подобных операций выражалась в форме простых процентных отчислений. Однако в то время, когда размер прибыли в текстильной промышленности мог достигать 20 %, тариф Натана был скромен: 5 % от себестоимости для покупок наличными с его склада и всего 9 % за товары, которые отправлялись в континентальную Европу. То была уловка для привлечения новых клиентов и увеличения доли на рынке. В письмах к потенциальным покупателям Натан постоянно подчеркивал, что его посредническая наценка ниже, чем у его конкурентов. Как он писал отцу в сентябре 1802 г.: «Ни один торговый дом в Манчестере не покупает товары дешевле — и даже так же дешево, — как я, и ни один не предпринимает столько усилий, как мы, чтобы получить прибыль». «Вы не сумеете найти в Манчестере другого такого посредника, который готов служить вам из такой же маленькой прибыли, как я, — заверял он нового клиента. — Я имею удовольствие прямо изложить вам свои планы: если вы будете иметь со мной дело в будущем, можете рассчитывать, что я пришлю вам товар не дороже любого…» Более того, по мере того, как его бизнес расширялся и он начал поставлять ткани не только фирме своего отца, Натан начал предлагать не только низкие цены, но также и разумные кредитные условия. Тому же самому покупателю он писал, что считает его деньги «в таком же надежном месте в ваших руках, как будто они… у меня в кармане». Его европейские покупатели обычно расплачивались векселями, подлежащими оплате через три месяца — а на самом деле проходило пять месяцев после того, как товар был поставлен (и оплачен) Натаном. Чем больше Натан мог заплатить наличными или «векселями на предъявителя», тем меньше он платил поставщикам. Чем больше кредита он предоставлял своим клиентам, тем больше клиентов привлекал. Вот в чем заключался его основной принцип.