— В окне был витраж с гербом ван Богартов. Таким же, как над крыльцом. И полы из розового дерева.

— Выходит, портрет был написан здесь? — догадалась Финн.

— Вот именно! Только я не понимаю, где именно. — Он взмахом руки обвел холл и комнаты. — Представь себе: если Вильгельм ван Богарт стоит справа, а свет падает из окна слева, то где это могло быть? На каждом этаже есть по два таких места: передняя левая комната или задняя правая. Но витража ни в одной из них нет. Окна выглядят так, будто их триста лет не открывали и, уж разумеется, не меняли. Да и в любом случае они все чересчур широкие.

— Значит, мы ошибаемся и картина была написана в каком-то другом месте, — пожала плечами Финн. — А может, вся обстановка — это фантазия художника. В студии Рембрандта слева было огромное окно. Практически все заказные портреты он писал там.

— Тогда почему витраж?

— Потому что так захотел Вильгельм ван Богарт.

— А почему такая мысль вообще пришла ему в голову, если портрет писался в другом месте?

— Притормози, а то я за тобой не поспеваю.

— Я хочу сказать, что портрет был написан именно здесь. Или, по крайней мере, его идея возникла именно в этом доме. И витража никто не придумывал. Он на самом деле существовал.

— И где же он?

— Не здесь.

— Но ты сказал, что он должен быть здесь.

— Мы ходим кругами, а разгадка должна быть где-то рядом.

— Выходит, мы что-то проглядели. Давай пройдемся по дому еще раз, — предложила Финн.

Они во второй раз обошли все этажи, молча и сосредоточенно, задерживаясь в каждой комнате и тщательно озираясь. Ни в одном из окон не было ни цветного стекла, ни какого-нибудь признака, что оно когда-то существовало. Финн мысленно проверила теорию Билли и решила, что он совершенно прав. В самом деле, в таком положении относительно окна Вильгельм ван Богарт мог позировать только в одной из названных Билли комнат: передней левой или задней правой на любом из трех этажей.

С другой стороны, Рембрандт нередко писал картины и по памяти, а фон и вообще мог быть плодом его воображения. Тогда бесполезно искать это место в доме. Она попыталась припомнить известные картины великого голландца.

За свою жизнь он написал сотни портретов и множество автопортретов, и на большинстве проработка заднего плана не отличалась особой тщательностью. Художника интересовал человек, а не мертвые предметы, и исключение из этого правила составляли только несколько исторических картин, таких как «Вирсавия с письмом царя Давида» или «Аристотель перед бюстом Гомера».

Но на портрете Вильгельма ван Богарта тщательно выписан витраж с изображением герба и очень специфический пол из дорогого розового дерева. Финн видела множество современных фотографий студии Рембрандта, да и на его знаменитой картине «Художник в своей мастерской» хорошо видно, что пол там сделан из очень широких золотистых досок — вероятно, сосновых или дубовых. Совершенно не похожих на те красноватые узкие доски, на которых они стоят сейчас.

— Ерунда какая-то, — с досадой сказала Финн, когда они вернулись на первый этаж. — Это место должно быть здесь!

— И все-таки комнаты с картины не существует, — отозвался Билли, явно огорченный.

— Что же это за комната, которая вовсе и не комната? — задумчиво протянула Финн и вдруг, точно о чем-то догадавшись, быстро сказала: — Зайдем-ка в комнату, выходящую в сад.

Вместе они прошли в небольшую, залитую солнцем гостиную. Стол и четыре стула. Еще один небольшой столик у стены, на нем — простая синяя ваза с сухими цветами. Желтые хризантемы. Справа и слева окна, а посредине — стеклянная дверь, ведущая наружу.

Маленький садик совсем зарос и превратился в настоящие джунгли. Траву и розовые кусты требовалось срочно подстричь. Высокая стена, отделяющая владения Питера Богарта от соседнего дома, совершенно скрылась под диким виноградом. Отовсюду лезли сорняки, а чугунная садовая скамейка была покрыта рыжими пятнами ржавчины.

Финн протянула Билли чип:

— Будь добр, отключи сигнализацию.

Он ушел и через минуту вернулся.

— Готово.

Финн нажала вниз ручку стеклянной двери, и та легко отворилась. Они шагнули в сад. Там пахло цветами, травой и сырой землей. Солнце грело, как летом. Тишину нарушала только негромкая песенка сверчка да жужжание пчел, кружащих над красными и кремовыми розами.

— Как хорошо, — вздохнула Финн.

— А что мы тут ищем? — осведомился Билли.

Не отвечая, Финн отошла к дальней стене садика, повернулась и посмотрела на дом.

— Вот что, — сказала она, указывая пальцем наверх.

— Черт! — прошептал Билли, взглянув туда же.

Сзади дом представлял собой высокий прямоугольник с небольшим выступом посредине, в котором и помещалась маленькая гостиная. Прямо над ней, на уровне второго этажа, были видны два высоких узких окна. Правое из них — с витражом.

— Ты видишь?! — возбужденно воскликнула Финн. — Из окон второго этажа этого выступа не увидишь. Его можно заметить, только если высунешься по пояс. А эта труба наверняка фальшивая, потому что никакого камина под ней нет. Вместо камина там потайная комната!

— Блестяще! — одобрил Билли.

Они вернулись в дом, и, перед тем как подняться наверх, Финн тщательно измерила шагами расстояние от двери до начала лестницы.

— Двадцать пять футов.

На втором этаже она проделала то же количество шагов в обратном направлении и оказалась перед монументальным резным шкафом, стоящим у задней стены коридора.

— Читала в детстве Клайва Льюиса? — поинтересовался Билли.

— Ты имеешь в виду «Лев, колдунья и платяной шкаф»? Конечно читала.

Он открыл дверцу, и они обнаружили, что в шкафу висят тяжелые зимние пальто — точно так же, как в книге. Билли отодвинул их в сторону и принялся ощупывать заднюю стенку.

— Тут должен быть какой-то секрет, — пробормотал он, и в то же мгновение его пальцы натолкнулись на выступ в правом верхнем углу.

Билли с силой нажал на него, раздался громкий щелчок, и задняя стенка шкафа отодвинулась. Продравшись через пальто, они шагнули в узкую, пыльную комнатку.

Финн огляделась, и по спине у нее пробежал холодок. Слева она увидела высокое окно с витражом, изображающим уже знакомый герб Богартов. Через цветные стекла в комнатку светило солнце, и в золотых лучах плясали шарики потревоженной пыли, толстым слоем покрывающей старый пол из розового дерева. Она стояла на том самом месте, где триста лет назад установил свой мольберт Рембрандт ван Рейн. Ощущение присутствия художника и его модели было настолько сильным, что Финн на секунду увидела их обоих: Рембрандта с его кистями и палитрой и Вильгельма ван Богарта, высокого и надменного, гордо стоящего у дальней стены. Золотые солнечные лучи падали на их плечи словно благословение. Видение тут же растаяло, но Финн твердо знала, что призрак Рембрандта, подобно бледной тени, еще присутствует здесь.