Я поворачиваю на улицу, застроенную пригородными домами стандартного образца. Это один из новых городских кварталов, расположенный выше других на горном склоне. В конце тупика стоит прелестный двухэтажный дом Мэдди и Даррена, белый с зеленой отделкой. Джейк помог им построить его.

Когда я замечаю дом, мышцы шеи непроизвольно напрягаются и начинает сосать под ложечкой.

Я сворачиваю на подъездную дорожку, глушу двигатель и смотрю на дом с причудливыми мансардными окнами. Их сосед уже развешивает рождественские гирлянды на елке, растущей на его переднем дворе. Тепло закутанный малыш наблюдает за ним из сидячей коляски на крыльце. Над каминной трубой вьется дымок.

Я выхожу на дорожку и машу рукой соседу. Тот быстро косится на дверь дома Мэдди и Даррена и не торопится отвечать на приветствие. Неужели я выгляжу чужой во дворе у собственной дочери? Или он хорошо знает, кто я такая и что мне не рады в этом доме?

Я стучу в парадную дверь.

Мне открывает Даррен. Он хорошо владеет собой, поэтому изумленное выражение на его лице быстро сменяется улыбкой.

— Рэйчел? Что… что вы здесь делаете?

Я убираю ключи от автомобиля в задний карман и замечаю маленькую Дейзи, выглядывающую из-за угла.

— Здравствуй, Дейзи. — Я опускаюсь на корточки. — Как поживаешь, малышка? Как твоя сестричка?

Четырехлетняя Дейзи робко улыбается, выступает вперед и цепляется за джинсы своего отца, прислонившись к его ноге.

— Поздоровайся, Дейзи, — говорит Даррен. — Это твоя бабушка.

— Здрасьте, — застенчиво говорит она и заливается румянцем.

Я чувствую острый укол боли от того, что стала чужой для моих внучек. Бог знает, я старалась изменить это, но Мэдди ставит мне препоны, где только возможно.

— Я тебе кое-что принесла. — Я достаю из кармана батончик «Сникерс» и протягиваю ей.

— Мэдди не хочет, чтобы девочки ели сладкое. — Даррен умудряется принять извиняющийся вид. — Особенно с арахисом.

Я опускаю батончик в карман.

— Ладно, Дейзи, тогда в следующий раз привезу тебе кое-что получше. А где Лили?

— Шпит, — очаровательно шепелявит она. У меня сжимается сердце, к глазам подступают слезы. Я быстро встаю.

— Мэдди дома? — спрашиваю я Даррена. — Я видела ее автомобиль в гараже.

Он выглядит сконфуженным. Дверь гаража открыта, автомобиль стоит внутри. Он не может изобразить Грэйнджера и сделать вид, будто его жены нет дома.

— Кто там? — я слышу голос Мэдди за углом коридора.

Когда она видит меня, то застывает на месте, вцепившись в колеса кресла-каталки. Ее лицо каменеет.

— Привет, Мэдс, — говорю я.

— Кто умер?

— Я проезжала мимо. Решила заглянуть… чтобы повидаться с внучками.

— Ну да.

— Мы можем поговорить?

— Если хочешь поговорить, можешь все сказать здесь.

В прихожей. С дверью за спиной.

— Ко мне приехала женщина по имени Тринити Скотт. Она делает подкаст об убийстве Лиины Раи.

Мэдди смотрит на меня. Время растягивается, как желе. Потом она резко разворачивает кресло и выкатывается из коридора.

— Заходите, — тихо говорит Даррен и отодвигается в сторону.

Я нахожу мою дочь на кухне; она моет посуду в раковине, спиной ко мне. Над раковиной есть окно с хорошим видом на северный склон Чиф-Маунтин. Скальная поверхность блестит от влаги и расчерчена серыми полосами. Возле расщелины я замечаю две цветные точки, и мне становится тошно. Скалолазы. Не могу понять, почему моя дочь хочет жить в доме с видом на гранитную гору, которую она так часто и упорно пыталась покорить, выбирая все более рискованные скалолазные маршруты, словно отвергая силу тяготения и способность горы стряхнуть ее с себя. Как будто желая, чтобы это произошло. И тогда гора откликнулась. Два года назад, вскоре после того, как Мэдди родила Лили. Чиф-Маунтин повела плечом, словно раздраженная человеческой мошкой, наседающей на нее, и отделила от себя каменную плиту, за которую уцепилась Мэдди. Все говорили, что ей чудом удалось выжить. Какая-то тайная часть моего существа до сих пор верит, что моя дочь действительно хотела умереть, и я так и не смогла как следует понять, когда и почему это случилось с моей некогда счастливой маленькой девочкой. Или почему бо́льшая часть ее гнева была направлена на меня. Да, у меня был короткий роман, но ее отец гораздо чаще изменял мне. Конечно, она сердита и на отца, но, похоже, хочет примерно наказать только меня.

— Тринити хочет взять у меня интервью, — говорю я. — О расследовании, которое привело Клэйтона Пелли за решетку.

— И что? — Мэдди не поворачивается ко мне. — Это предлог, чтобы ты пришла повидать моих девочек?

Я сажусь на барный табурет возле кухонной тумбочки.

— По словам Тринити, она собирается поговорить со всеми, кто имел отношение к этому. Со следователями. С родителями Лиины. С ее одноклассниками. С людьми, которые видели Лиину у костра.

Мэдди пожимает плечами и ставит тарелку на решетку для сушки. Но я вижу, как она напряглась. Даррен стоит в дверях и слушает, Дейзи цепляется за его ногу.

— Я… просто подумала, что тебе нужно знать заранее, Мэдс. На тот случай, если Тринити позвонит или приедет сюда.

Тишину в кухне можно резать ножом. Потом резко звякают ложки и вилки, вываленные в ведерко.

— Почему? Думаешь, это меня расстроит?

Я ничего не говорю. Она наконец поворачивается, сердито поблескивая глазами.

— Думаешь, мне будет больно от напоминания, как ты развалила нашу семью во время этого расследования? Как твой роман с этим копом разрушил нашу жизнь? Как отцу пришлось уйти…

— У твоего отца тогда уже был свой роман на стороне. — Мой голос звучит сдавленно, и я понимаю, что она подловила меня. Я заглотила наживку вместе с крючком, и теперь мое кровяное давление взмывает до небес.

— Выходит, ты поступила правильно? Отец начал встречаться с другой только потому, что ты исключила его из нашей жизни. Нас обоих. Твоя работа всегда находилась на первом месте. А потом началось дело Лиины. Оно было оправданием для тебя. Ты больше заботилась о мертвой девушке, чем о живой семье. Только Лиина, Лиина, Лиина, но на самом деле это был Люк О’Лири — не так ли, мама? Все эти долгие ночи? Оправдания насчет поздней работы как предлог для того, чтобы потрахаться с коллегой. И ты даже не особенно скрывала…

— Мэдди, — предостерегающе говорит Даррен.

Она не обращает на него внимания. Моя дочь вошла в наезженную колею ожесточения и свирепо таращится на меня.

— Твоя собственная подруга и ее мать видели тебя в том переулке. Ты буквально довела отца до пьянства. И ты боишься, что я расскажу об этом Тринити Скотт? Что ты была дерьмовым копом и дерьмовой матерью?