— Что ты хочешь сказать, Чарльз? Чем это могло мне грозить?

— Речь не об угрозе, Мэри.

— Тогда о чем? О приличиях? Неужто ты обо мне столь низкого мнения, что навязываешь мне какие-то условности?

— Я знаю, Айрленд — человек честный…

— Но не знаешь собственной сестры. В этом доме я существую словно во сне. Никакой настоящей, полнокровной жизни у меня здесь нет и в помине. Догадываешься ли ты, отчего я с таким нетерпением каждый вечер жду твоего прихода? Кроме тех случаев, разумеется, когда ты в стельку пьян.

Чарльз молчал.

— Кого я здесь вижу? С кем беседую? Чья благопристойность предписывает свести меня в могилу? Согласно какому обычаю я уже лежу в семейном склепе?

— Тише, Мэри. Ты разбудишь родителей.

— Их не разбудишь никогда! — еще громче воскликнула она. — Я здесь умираю.

— Ты что, всему свету намерена это сообщить? — Он взял ее за руку и потянул наверх, в ее спальню.

Мэри в изнеможении опустилась на кровать.

— Мистер Айрленд показывал мне свою последнюю находку, неизвестное стихотворение Барда. Я слушала. Вот и все. Потом он проводил меня до дому. У нашей двери мы расстались. Как ты сам говоришь, он человек честный. Я ему кое-что пообещала.

— Что именно?

— Что ты посодействуешь публикации его статьи.

— Ничего не понимаю. Какой еще статьи? — Бурный гнев и отчаяние сестры сбивали Чарльза с толку. В данных обстоятельствах, решил он, самое разумное — сохранять нейтральный, беспристрастный тон. — Начни-ка с начала, милая. Итак, чего же хочет Айрленд?

— Мистер Айрленд нашел короткое стихотворение Шекспира. Не более шести-семи строк Как я уже говорила, нынешней ночью он мне его прочитал. Но ведь это первое неизвестное стихотворение, обнаруженное за последние двести лет! И какое! Поразительное. И прекрасное.

— Я читал статейку его отца в «Джентльменз мэгэзин». Он там лишь упоминает неизвестного благодетеля. Сын рассказал тебе что-то еще?

— Абсолютно ничего.

Как легко слетела ложь с ее языка!

— Ошибки тут быть не может?

— Никакой.

Неожиданно ровный, твердый тон сестры удивил Чарльза. Ему захотелось укрепить ее в этой твердости.

— Чего же мистер Айрленд ждет от меня?

— Это великое открытие, и он, естественно, желает сам поведать о нем миру. Если он напишет статью, ты сможешь пристроить ее в журнал?

По правде говоря, Чарльз Лэм вовсе не жаждал водить компанию с Уильямом Айрлендом. Ну, кто он такой? Лавочник, торговец, которому судьба даровала редкую находку. Но это ведь не значит, что та же судьба наделила его фантазией и талантом сочинительства.

— Ты уверена, милая, что это будет разумно с моей стороны?

— А ты что предлагаешь? Открытие удивительное, необычайное…

— Вот именно. Следовательно, необходимо должным образом его описать, а подлинность подтвердить документально.

— Ясно. По-твоему, мистер Айрленд не владеет литературным слогом.

— Наверняка, конечно, сказать не могу, но можно ли ждать от него блестящего слога? Есть ли такая вероятность? По его собственному признанию, приличного образования он не получил. Растил его один лишь отец.

— А Шекспир получил приличное образование? Удивляюсь тебе, Чарльз.

— Он все же не Шекспир.

— Надо понимать, один ты владеешь даром сочинительства. Много о себе мнишь, Чарльз.

Мэри закусила губу и отвернулась. Она снова разгневалась.

Чарльз с опаской наблюдал за сестрой. Никогда прежде он не замечал у нее столь резких перемен настроения. Пожалуй, разумнее всего попытаться ее умиротворить.

— Прости меня, дорогая. Сейчас так поздно. Он, безусловно, не Шекспир, но вдруг он окажется вторым Лэмом? Я сделаю все возможное, чтобы ему помочь.

— Ты не против, Чарльз, если он придет к нам и расскажет, о чем собирается писать? Я была бы очень рада.

— Конечно, не против. Пусть приходит, когда ему удобно.

* * *

Получив коротенькую записку от Мэри, Уильям ближайшим же воскресным утром отправился на Лейстолл-стрит. Они втроем расположились в гостиной. В присутствии Чарльза Айрленд заметно нервничал и, декламируя стихотворение Шекспира, поглядывал на Мэри, ища поддержки.

— Весьма изящные стихи, — сказал Чарльз.

— Очень верно подмечено. Именно изящные, — с готовностью подхватил Уильям. — Позвольте я прочту вам, мистер Лэм, из моего собственного опуса? Я, правда, над ним еще работаю…

Мэри смотрела на мириады пылинок, танцующих в лучах весеннего солнца. Уильям достал из кармана пачку листков.

— Вступление я решил опустить. Можно начать in medias res?[72]

— Безусловно.

И Уильям Айрленд приступил к чтению:

«Еще одним бесспорным преимуществом Шекспира, в котором ему нет равных среди сочинителей, являлось его искусство описывать природу. Он настолько точно подбирал слова, что мы словно видим все своими глазами. Стиль его так ярок и своеобразен, что, прочитав любое предложение, безошибочно чувствуешь: это перо Шекспира».

Чарльз Лэм слушал внимательно и был немало удивлен выразительностью слога юного Айрленда. Далее автор перешел к описанию своей находки, выявляя в стихотворении черты сходства с уже известными и общепризнанными произведениями Шекспира. Завершалось эссе эффектной фразой: «Таким образом, признавая за Шекспиром высочайшее мастерство, по праву вызывающее наше восхищение, мы и в данном случае просто обязаны, вслед за Мильтоном, присудить ему титул „нашего сладкогласнейшего барда“».

Мэри восторженно захлопала в ладоши.

Чарльз, ожидавший услышать косноязычный лепет новичка, был поражен мастеровитостью Айрленда.

— Ваше эссе произвело на меня большое впечатление, — сказал он. — Я никак не…

— Не предполагали, что я на такое способен?

— Не был в этом уверен. Но написано очень гладко.

— Вздор, Чарльз, — вмешалась Мэри. — Мильтон в возрасте Уильяма уже сочинял оды.

— Я тоже сочиняю оды! — вскричал Айрленд и осекся. — Тем, что я умею, в большой мере я обязан именно вам, мистер Лэм. Ваши эссе в «Вестминстер уордз» вызывают у меня восхищение. Я никоим образом не смею утверждать, что перенял ваш стиль, но он оказал на меня сильное воздействие.

— Это большой комплимент, Чарльз. Поблагодари же Уильяма.

Чарльз протянул руку, Уильям схватил ее с подчеркнутой радостью.

— Стало быть, вы считаете, сэр, что этот опус можно предложить для печати?