— Никаких могил нет, насколько я помню, — растягивая слова, ответил, наконец, хозяин гостиницы. — Я сам не видел и знаю только по рассказам. Здесь, в долине, мы были в глубоком тылу. Иногда были слышны отголоски бомбардировок, но здесь не было никаких воздушных налетов, никаких зениток и никаких прожекторов. Ничего не было. Поэтому и налетов не было. Вермахт даже не попытался защищать Грайсфельден, когда в него в начале сорок пятого вошли союзники, — он наигранно наморщил лоб. — Но ходили слухи, что во время постройки подземных сооружение умерло несколько рабочих. Но их не похоронили на кладбище. Должно быть, нацисты закопали их где-то здесь, в крепости, — из-за подневольных рабочих не стали бы поднимать много шума.

— Ну а что насчет грузовиков, о которых ты говорил? — не унималась Элен. — Я почувствовал, что спокойствие, с которым она задает вопросы, дается ей с большим трудом.

Карл уставился на дверь, как будто боялся, что нас могут подслушивать. И хотя у него вовсе не было для этого повода, он понизил свой голос до шепота, чем довершил впечатление театральности своего выступления, что было уже совершенно лишнее, так как оно и так было достаточно фальшивым.

— Незадолго до прихода союзников с запада прибыло много грузовиков вермахта, — продолжал заливать он. — Они были полностью нагружены. Мой отец видел их собственными глазами. Нацисты что-то делали здесь, в крепости, когда американцы были уже совсем близко. А на пастбище старого Грютерса приземлился самолет. У пилота, должно быть, были железные нервы. Ведь он посадил самолет на лугу возле холма. Говорили, что туда же подъехал лимузин, такой большой «ситроен». Грютерс видел, как из самолета выгрузили большой ящик, а потом в самолет сели два господина доктора и самолет взлетел.

— А что, по-твоему, было в этом ящике? — нервным тоном, с плохо скрываемым волнением, спросила Элен, выслушав деревенские побасенки Карла.

Карл широко ухмыльнулся.

— Ну уж точно не дневники Адольфа Гитлера, — ответил он, но сразу опять стал серьезным. — В сорок четвертом уже никто не верил в секретное оружие и войну до победы. И те, у кого была возможность, старались поскорее устроить свои делишки.

— И ты хочешь сказать, что после войны сельские жители не пришли сюда и не посмотрели, нельзя ли здесь чем-то поживиться? — вздохнула Элен.

— Ну ты вообще ничего не соображаешь! — завопил хозяин гостиницы. — Конечно, крестьяне были здесь, и среди них был мой отец. Но весь подвал был замурован. Они забрали отсюда кое-какую мебель, полевые телефоны и еще какие-то пожитки, все, что плохо лежало. Но уже в сорок шестом крепость купил профессор Зэнгер. Через несколько лет он открыл здесь интернат, и он больше никогда не покидал крепость.

— А за последние годы? — не отставала докторша. — Ты действительно думаешь, что никто в деревне не вспоминал эту старую историю про нацистские сокровища?

— Конечно, вспоминали, — ухмыльнулся хозяин гостиницы и распушил хвост, как павлин, демонстрирующий свои сияющие перья. — Но крепость никогда не пустовала. Это моя работа, следить за тем, чтобы здесь никто не появлялся и не вынюхивал ничего, пока старого Зэнгера нет, — радостно объявил он. — Однажды я застал здесь внука Грютерса. Зэнгер устроил так, что ему не поздоровилось! Он потерял свою землю и оказался совершенно разорен… После этого охотников побывать здесь не было.

— Это все? — недоверчиво спросила Элен.

— Все, что я знаю, — эффектным жестом хозяин гостиницы приложил правую руку к сердцу. — Клянусь.

— А что стало с детьми, которые жили здесь, в крепости Грайсфельдена? — не унималась Элен.

Престарелый хиппи ответил ей взглядом, полным деланного сочувствия.

— Это все не идет у тебя из головы, — вздохнул он. — Понятия не имею, что с ними стало. Санаторий для матерей закрылся, детский пансионат тоже — вот и все.

— Я все думаю об этой фотографии с Рихардом Краузе, дедушкой Эда, этим эсэсовцем и профессором Клаусом Зэнгером, — задумчиво произнесла Элен, и было такое впечатление, будто она разговаривает сама с собой. — Ученый и похититель детей, убийца… Что свело их вместе и что они делали здесь, в пансионате для молодых матерей?

— А ты разве не слышала эти истории про Лебенсборн? — участливая улыбка Карла превратилась в издевательскую ухмылку, которая бесила меня еще больше, чем жирные складки на его морщинистом заду. — Есть люди, которые утверждают, что эти материнские пансионаты были на самом деле борделями, организованными по приказу фюрера. Якобы там послушные арийские женщины встречались со специально отобранными эсэсовцами. Может быть, Краузе и Зэнгер проводили там свой отпуск? Неплохое развлечение, однако!

Мои внутренности болезненно сжались в комок. Мне хотелось вспылить, немедленно прекратить эту дискуссию, пока кто-то из нас не выдвинул еще более неприличную, извращенную теорию, но тут мне вспомнились детали нашего наследственного дела, и мне пришлось волей-неволей признать, что и предположение Карла не так уж и выходит за рамки всего происходящего, как это может показаться с первого взгляда. Нас тоже свели самым беззастенчивым образом. Вовсе не нужно в мини-юбке из лаковой кожи стоять под фонарем, чтобы быть проституткой, и ни один из нас не мог утверждать с чистой совестью, что наживка в несколько миллионов евро хотя бы в какой-то части не способствовала тому, что преграды упали так быстро, во всяком случае не я. И если рассуждать дальше, то рано или поздно придется прийти к выводу, что мы все от природы своей блондины с голубыми глазами, что никто из нас не имеет никакого внешнего изъяна (не имел, поправил я себя в мыслях, посмотрев на израненные лица Юдифи и Карла), и что все мы полностью соответствуем арийскому идеалу. Проституция и выведение людей… Я растерянно взглянул на Юдифь. Она тоже была подавлена и поплотнее застегнула куртку, как будто начала мерзнуть. Думает ли она о том же, о чем и я?

— Зэнгер был здесь больше, чем гость, — возразила Элен и протянула нам следующий документ. В прозрачном файле находилась вырезка из газеты, на которой был изображен Клаус Зэнгер в костюме, а рядом невысокий человек в форме СС. На заднем плане снимка была ясно видна крепостная башня Грайсфельдена.

— Под снимком написано: «Рейхсфюрер СС поздравляет профессора Зэнгера с открытием очередного пансионата для матерей», — тихо прокомментировала она. — Мария собрала здесь целый ряд таких газетных заметок, большинство из них тридцатых и сороковых годов. И речь все время идет о таких захватывающих событиях, как Рождество в крепости или присвоение ордена «Mutterkreuz». В одной из них написано об открытии школы-интерната в крепости после войны, а в одной из них сообщается о самоубийстве одной из учениц, которая бросилась с крепостной башни. Спустя несколько недель интернат закрыли. Это было в 1986 году. Профессор Зэнгер говорил об этом в интервью, что этот ужасный несчастный случай нарушил его душевное равновесие и он не в силах больше продолжать руководство школой. Смешно, не правда ли?

— Вот как? — хозяин гостиницы пренебрежительно взмахнул рукой. — Эти события я припоминаю. Профессору в это время было уже за семьдесят. Вся эта история его измотала. Может быть, он даже ждал, когда подвернется подходящая возможность закрыть этот интернат.