вовлеченные в стремительный бег и остановленные стеной железа и пламени, не имевшие возможности повернуть назад и не желавшие этого делать, двинулись, не понимая, что про­исходит, вдоль фронта каре Ренье, но выстрелы в упор отбросили их к дивизии Дезе, которая, оказавшись зажа­той двумя этими бурлящими людскими водоворотами, встретила их штыками своего первого ряда, в то время как два других ряда вели по ним огонь, а фланги, разо­мкнувшись, пропускали ядра, в свой черед пожелавшие принять участие в этом кровавом празднестве.

Но вот настала минута, когда обе дивизии оказались полностью окружены и были пущены в ход все средства, чтобы разбить эти неколебимые смертоносные каре. Мамлюков, атаковавших с десяти шагов, встречал двой­ной огонь — из ружей и пушек; и тогда, развернув своих лошадей, испуганных видом штыков, они заставляли их приближаться к каре пятясь, поднимали их на дыбы, падая вместе с ними, а затем, очутившись на земле, ползли на коленях или по-пластунски, как змеи, к нашим солдатам, стремясь перерезать им подколенные жилы.

Эта чудовищная схватка продолжалась три четверти часа. При виде такой манеры вести бой наши солдаты решили, что они имеют дело не с людьми, а с призра­ками, привидениями, демонами, несущимися сквозь дым и пламя на своих волшебных конях. Наконец, все закон­чилось: не было больше ни ожесточенных мамлюков, ни криков людей, ни ржания лошадей, ни огня и дыма. Между двумя дивизиями осталось лишь залитое кровью поле битвы, усеянное мертвыми и умирающими, ощети­нившееся оружием и знаменами, стонущее и шевеляще­еся, как не до конца стихшая зыбь на море.

Между тем Бонапарт подал сигнал к общему наступле­нию. Дивизии Бона, Мену и Виаля получили приказ выделить из каждого батальона первую и третью роты и построить их в колонны, тогда как вторая и четвертая роты, сохраняя прежнюю позицию, должны были, однако, сплотить строй каре, которые таким образом выдвигались вперед, поддерживая атаку, хотя в них и оставалось всего лишь по три ряда солдат.

Тем временем рассеянная, обезумевшая колонна мам­люков двинулась к деревушке Эль-Бекир, рассчитывая там перестроиться, но по странному стечению обстоя­тельств она оказалась в этот момент во власти францу­зов.

Дивизии Дезе и Ренье, как мы уже говорили, первыми достигли своих позиций и расположились между Нилом и Эль-Бекиром; кому-то из солдат пришло в голову, что в этой деревушке могут быть вода и провизия, и они попросили у генерала разрешения отправиться туда. Предположение это было вполне оправданным; к тому же казалось разумным провести разведку этого скрытого за деревьями пункта, откуда мог неожиданно начать атаку противник. Так что Дезе приказал четырем ротам гренадеров и карабинеров под началом батальонного командира Дорсенн-ле-Пежа, артиллерийской роте 4-го полка и отряду саперов занять деревню и забрать про­визию, которая там найдется. Наши фуражиры не ошиб­лись в своих предположениях и принялись за дело, как вдруг послышалась ружейная перестрелка, перекрывае­мая грохотом пушек.

При первых же звуках атаки батальонный командир Дорсенн, рассудив, что поддержка, которую он мог бы оказать двум дивизиям, большого значения иметь не будет, и к тому же опасаясь, что его вместе с шестью ротами могут взять в окружение, приказал своим людям рассредоточиться и укрыться за изгородями, в домах и на террасах. Мамлюки влетели в деревню, словно стая куро­паток, опустившаяся на землю, но едва голова колонны углубилась в улицу, как из домов, с террас и из-за изго­родей раздались выстрелы. Однако мамлюки не отсту­пили; колонна, извиваясь, словно огромная змея, гало­пом проскакала через деревню и вырвалась с другой ее стороны, изувеченная и окровавленная, затем промча­лась, образовав гигантский полукруг, по берегу неболь­шой речки и вновь появилась справа от дивизии Дезе.

В это время все каре двинулись вперед, сжимая Эмбабе железным кольцом; внезапно, в свою очередь, начала стрельбу пехота бея; тридцать семь артиллерийских ору­дий накрыли равнину перекрестным огнем. На Ниле встряхнуло флотилию, испытавшую отдачу своих бом­бард, а Мурад во главе трех тысяч всадников ринулся на противника, чтобы понять, можно ли, наконец, вце­питься зубами в эти адские каре; однако колонна, кото­рая пошла в атаку первой, узнала его и, со своей сто­роны, двинулась навстречу своим главным и смертельным врагам.

Должно быть, орлу, парившему над полем битвы, было удивительно наблюдать, как шесть тысяч лучших на свете всадников, сидя верхом на конях, копыта которых не оставляют следов на песке, крутились, словно свора гон­чих псов, вокруг этих неподвижных и брызжущих огнем каре, сжимая их в тиски, обвивая их кольцами, пытаясь их задушить, раз уж не удавалось разорвать их строй, а затем рассыпались по равнине, снова соединялись, вновь рассыпались, заходя с другой стороны, словно волны, бьющие о берег моря, затем выстраивались в одну линию и, напоминая гигантскую змею, головой которой был мелькавший иногда отряд под началом неутомимого Му­рада, нависали над каре. Внезапно батареи бея, находи­вшиеся в укреплениях, изменили направление огня: мам­люки услышали, что доносящийся до них пушечный грохот звучит теперь сильнее, и, увидели, что их насти­гают собственные ядра; их флотилию охватил огонь, и она взлетела на воздух. Пока Мурад и его всадники ста­чивали свои львиные клыки и когти о наши каре, три атакующие колонны завладели укреплениями, и Мармон, командовавший боевыми действиями на равнине, громил теперь с высот Эмбабе озлобленных против нас мамлю­ков.

В эту минуту Бонапарт приказал осуществить послед­ний маневр, и все было кончено: каре разомкнулись, развернулись, соединились и слились воедино, словно звенья одной цепи; Мурад и его мамлюки оказались зажаты между своими собственными укреплениями и боевыми порядками французской армии. Мурад понял, что битва проиграна; он собрал всех уцелевших мамлю­ков и сквозь двойной огонь, пустив галопом своих быстроногих коней, смело ринулся в просвет, остава­вшийся между дивизией Дезе и Нилом, промчался по нему как смерч, ворвался в Гизу, в одно мгновение пере­сек ее и устремился в сторону Верхнего Египта, уводя с собой две или три сотни всадников — все, что осталось у него от былого могущества.

Что же касается Ибрагима, то он не принял участия в сражении и наблюдал за ним с противоположного берега Нила; едва ему стало понятно, что битва проиграна, он тотчас вернулся в Каир.

Мурад оставил на поле битвы три тысячи воинов, сорок артиллерийских орудий, сорок навьюченных вер­блюдов, свои шатры, своих лошадей и своих невольни­ков; вся эта равнина, заваленная золотом, кашемиром и шелком, была отдана на разграбление солдатам- победителям, которым досталась несметная добыча, ибо все эти мамлюки были облачены в лучшие свои доспехи и носили при себе все, чем они владели по части драго­ценностей, золота и серебра.

Бонапарт заночевал