Солнце бывает жарким, палящим. А бывает тихим, ласковым, нежным. Примерно так было у Анны Филипповны с теми несколькими мужчинами, которые время от времени возникали за эти годы в ее жизни.

После института она попала в детскую библиотеку. А так как свое дело она любила, то через год ее повысили – сделали заведующей залом научно-популярной литературы. Потом она стала главным библиотекарем. А потом стала директором.

Коллектив библиотеки был женским. Мужчины являлись только в образе сантехника, пожарного инспектора или родителя, пришедшего записать ребенка. Эти самые родители иногда и становились ее мужчинами.

Отчего-то все они скоро желали оставить свою семью и жениться на Анечке. И тогда Анна Филипповна сама оставляла их.

– Дура! – каждый раз выговаривала Ленка Каравай. – Пробросаешься своим счастьем. Костик вырастет, с кем ты тогда останешься?

– С ним! – говорила Анна Филипповна как о деле решенном. Она и в самом деле не могла представить свою жизнь без него.

– Ты думай, что говоришь! – сердилась Ленка. – Парню скоро девушку надо будет привести!

Сама она уже дважды успела сходить замуж и прицеливалась к третьему.

Первый раз Анна Филипповна заметила, что Костик подсматривает за ней как за женщиной, когда ему было лет тринадцать.

Может быть, он и прежде этим занимался, да она не знала. А тут вдруг обнаружила, что сын выстроил целую систему зеркал, чтобы видеть все, что происходит за спиной, когда она переодевается, а он за письменным столом якобы делает уроки.

Ей смешно тогда стало: только что она возила его в коляске и носила всю ночь на руках закутанного в одеяло, когда у него была простуда и поднималась температура, только что он, испугавшись идти в школу с незнакомой учительницей, умолял, вцепившись в ее руку: «Анечка, учись вместе со мной!» И его с трудом оторвали, чтобы отвести с классом.

И вот – уже проявляет к ней мужской интерес. И она не стала стыдить его или прятаться – наоборот, сделала вид, что не догадалась, и даже слегка показывала ему себя. Пусть увидит, если ему это так нужно.

Тем более что он по-прежнему оставался очень хорошим мальчиком. На родительских собраниях завуч несколько раз так и говорила ей при всех с чувством:

– Спасибо вам за вашего мальчика!

А когда другие матери жаловались на грубость своих детей, Анна Филипповна удивлялась и радовалась: у них с Костиком все было иначе. Он любил взять ее ладонь и приложить к своей щеке, любил, когда она прикасалась к его лбу губами, прощаясь перед уходом, они даже в кинотеатре сидели, нередко взявшись за руки.

Лет до семи-восьми по утрам в выходные он любил прибегать к ней под одеяло и, щекотно шевеля коленками, рассказывал всякие мальчишеские тайны.

Теперь же, когда он стал подглядывать за ней, ей было и смешно и приятно. И тоже как бы слегка щекотно.

«Ну прямо эксгибиционистка какая-то, – думала она про себя, – вот забавно!»

После передачи все пили чай в редакционной комнате.

Анна Филипповна вошла последней и не сразу поняла, о чем все говорят.

– А мне этого мужика жалко, – отвечал кому-то режиссер Михаил Ильич. – То, что он – дурак, это само собой. Но его же хотят упразднить не из-за этого, а за то, что он отправился на лечебную процедуру.

– Ничего себе – лечебная процедура, – хихикнул кто-то.

– Это вы про кого? – спросила Анна Филипповна, присаживаясь на свободное место в углу и наливая чай из темно-синего электрического пластмассового чайника.

– Про кого еще – про него, родимого, про генерального прокурора, – объяснила Елена Всеволодовна, или, как ее звали для краткости, Ёлка. – Пришла вроде бы информация, что дело с ним окончательно закрывается. Мне его тоже жалко: застенчивый мужик, попался как кур во щи. Помните такие кадры: эта девуля старается, старается, а толку никакого. И он так жалобно говорит: «Что, клиент трудный попался?»

– Да какое там следствие, туфта все это – вялотекущий процесс, – вставил Михаил Ильич. – Я про то и говорю, что человек пришел на медицинскую процедуру – а его камерой. Любого сними с голой задницей на приеме у врача и показывай потом. Помните, он еще в конце их благодарит. Говорит: «Так давно этого не испытывал!»

Нюансы частной жизни есть у каждого. И предъявлять их обществу нельзя.

– По-твоему, после этого можно занимать пост? – вмешалась Ёлка. – Мне хотя и жалко его, но только в качестве мужика, а не генерального.

– После того показа надо было прежде всего отыскать тех, кто вмешался в частную жизнь, и примерно их наказать. А его уволить – не за то, что он с голой задницей ходил, а за дурость. Распинаться перед проститутками, что он не последний человек в державе и что Шаймиев его приятель, – вот за что уволить.

– А мне больше всех его жену жалко, – сказала вдруг Анна Филипповна. – Как она себя должна чувствовать?!

– Анечка, а тебе опять этот твой звонил, российский фермер. – Ёлка повернулась к ней. – Я его по голосу узнаю. Говорит такой сладенькой интонацией: «А можно мне Анну Костикову?» А ему грубо так: «Нет, нельзя. Она сейчас в эфире!» – «Так вы передайте ей, когда она вернется из эфира, что я буду ей звонить». Я-то сначала подумала, что педрила.

– А что ему нужно? – удивилась гримерша Валечка. – Он каждый день звонит.

– Что-что, – грубо ответила Ёлка. – Увидел, что место свободно, и решил клинья подбить. Ты ему скажи, если будешь разговаривать, пусть он лучше меду еще пришлет. А к тебе чтоб не приставал, чего тебе от него толку!

Тут в комнату вбежал второй режиссер. Оказалось, был еще не готов монтаж сюжета, который обязательно предполагали показать через двадцать минут. Все, кто имел к этому отношение, помчались следом за ним в монтажную, в студию, и спокойное течение беседы прервалось.

Все случилось в те дни, когда главный режиссер Михаил Ильич, сделав несколько проб, предложил ей перейти на телевидение.

– Такое решение дается непросто, – сказал тогда Миша. – Это я по себе знаю. Для этого вам придется отказаться от прошлой карьеры. Вы вроде бы директор библиотеки?

– Я попробую совмещать.

– Не получится, – сказал он с едва заметной улыбкой, словно объяснял ребенку. – Телевидение – это такая штука, оно захватывает всего человека. Вам придется сделать решительный шаг.

Сделав этот шаг, Анна Филипповна неожиданно почувствовала головокружительную свободу. Работа на студии, которая ее потом и в самом деле засосала, еще не началась, а библиотечное дело она от себя уже отринула.

Как раз в ту неделю ей исполнилось тридцать четыре года.

У них с Костиком дни рождения были рядом. И всегда праздновались вместе. Она задолго выбирала для него подарок – чтоб был и полезным, и радовал. И за какие-нибудь заслуги выплачивала ему премию, на которую он мог купить что-нибудь дешевенькое ей. Вечером собирались девочки из ее библиотеки. Зав. абонементом Наталья пела под гитару романсы. Все немножко выпивали, ели салаты, покупной торт и осторожно сплетничали о любовных увлечениях отсутствующих.