Затем целый месяц шел монтаж фильма.

Юрий Никулин вспоминает:

«…Наступил последний съемочный день. Это событие мы решили с Михаилом Длигачом отметить. К тому времени вернулись с дачи и мои родные.

Сидим мы все за столом, вспоминаем съемки. Рядом на полу лежит Дейк. Кто-то сказал, что у Дейка теперь два хозяина. Миша, услышав это, обиделся.

– Как бы там ни было, но главный и единственный хозяин – это я. Дейк, ко мне! – скомандовал он.

Дейк мгновенно подошел к нему.

– Дейк, ко мне! Сидеть, – приказал я.

Дейк выполнил и мою команду.

Так продолжалось несколько раз. Дейк исправно выполнял все наши команды.

– Как бы он ни слушался тебя, – сказал Длигач, – а хозяин все-таки я.

– Так-то это так, – вроде согласился я. – Но вот три последние недели Дейк каждое утро будил меня! И просил, чтобы я с ним шел погулять. Хотя ты, хозяин, спал в соседней комнате.

Длигач засмеялся и сказал:

– Так вот знай – каждое утро он будил меня, а я ему говорил: “Иди к Юре. Он с тобой погуляет”.

Через три года после окончания съемок я узнал, что Дейк умер. От него остался сын, тоже Дейк. Я его никогда не видел, но Михаил Длигач писал мне, что он очень похож на отца.

Длигач мечтал, чтобы сняли вторую серию о Мухтаре…».

Между тем съемки фильма не закончились. 20–21 августа пришлось доснять несколько планов Дейка в декорации «Вагон поезда». Также в 9-м павильоне сняли планы бандита Фролова (Леонид Пархоменко).

Наконец, 24 августа случился последний съемочный день и у Никулина – сняли и его крупные планы. Вот на этом съемки фильма «Ко мне, Мухтар!» были благополучно завершены.

4 сентября фильм был принят генеральным директором «Мосфильма» В. Суриным.

Картина вышла на экраны страны 13 марта 1965 года и в прокате собрала весьма приличную «кассу» – ее посмотрели 29 миллионов 600 тысяч зрителей (16-е место).

В тот год, когда снимался «Мухтар» (1964), Никулин умудрился поучаствовать еще в трех лентах, причем все снимались на том же «Мосфильме». Правда, снимался он в них вскоре после завершения работы над «Мухтаром». Речь идет о фильмах «Дайте жалобную книгу» Эльдара Рязанова, «Андрей Рублев» Андрея Тарковского и «Операция “Ы” и другие приключения Шурика». Расскажем о каждом из них в том хронологическом порядке, в котором в них снимался герой нашего рассказа.

Итак, первым фильмом в этом списке оказалась картина Рязанова. Никулин исполнил у него роль, уместившуюся в несколько минут экранного времени. Он сыграл (кстати, в компании со своими двумя хорошими знакомыми – Георгием Вициным и Евгением Моргуновым) роль чудаковатого продавца в магазине «Одежда». По сути, на экране была та же троица «ВиНиМор», только роль у нее была эпизодическая.

Спустя три месяца после завершения работы над «Мухтаром» Никулин снялся еще в одном фильме, правда, в эпизодической роли. Речь идет о ленте «Андрей Рублев» Андрея Тарковского. Фильм начали снимать в середине апреля 1964 года и к началу ноября отсняли практически большую часть фильма. 18 ноября съемки (они тогда проходили в Суздале) пришлось прервать из-за резких холодов. Группа вернулась в Москву и вскоре возобновила съемки в павильонах «Мосфильма». Вот тогда-то и понадобился Юрий Никулин. Вот как он вспоминал об этой работе:

«…Еще задолго до съемок этого фильма ко мне в цирк (мы тогда работали в Ленинграде) зашел ассистент режиссера Тарковского и попросил прочесть литературный сценарий “Страсти по Андрею”, опубликованный в двух номерах журнала “Искусство кино”. Прочесть и особое внимание обратить на роль монаха Патрикея.

Сценарий мне понравился. Роль Патрикея была трагедийной, трудной и необычной для меня. Ничего похожего я никогда не играл.

В первом эпизоде этот монах-ключник уговаривает иконописцев поспешить с росписью стен монастыря. А потом татары, захватившие город, пытают Патрикея, требуя указать место, где спрятано монастырское золото.

Конечно, необычность роли привлекала. Хотелось встретиться в работе и с Андреем Тарковским, первая картина которого (“Иваново детство”) расценивалась как явление незаурядное.

В Москве меня познакомили с Тарковским. В первый момент он показался мне слишком молодым и несолидным. Передо мной стоял симпатичный парень, худощавый, в белой кепочке. Но когда он начал говорить о фильме, об эпизодах, в которых я должен сниматься, я понял, что это серьезный и даже мудрый режиссер. Тарковский был весь в работе, и ничего, кроме фильма, для него не существовало. Вместе с ним мы пошли в гримерный цех. Более часа примеряли мне различные бороды, усы, парики. Наконец я увидел себя в зеркале пожилым, обрюзгшим человеком с редкими волосиками на голове, с бороденкой, растущей кустиками. В костюмерной мне выдали черную шапочку, и получился из меня монах с печальными глазами, плюгавенький и забитый.

Мои два эпизода отсняли за четыре дня. Первый дался легко. На совершенно белом фоне монастырской стены мечется Патрикей – четкая фигура в рясе, и уговаривает мастеров скорее начать роспись стен монастыря.

А во время съемки эпизода “Пытка Патрикея” мне пришлось помучиться.

Эпизод начинался с того, что Патрикей стоит привязанный к скамейке. Видимо, пытают его уже давно, потому что все его тело покрыто ранами и ожогами. Ожоги и язвы требовалось воспроизвести как можно натуральнее. Для этого мою кожу покрывали специальным прозрачным составом, который быстро застывал. Эту застывшую пленку прорывали и в отверстия заливали раствор, имитирующий кровь. Гримировали более двух часов. Вид получился ужасный. Помню, после первого дня съемок, торопясь домой, я решил поехать со студии, не разгримировываясь.

Приехал домой и разделся. Домашние чуть в обморок не упали.

Когда снимали сцену пытки, актер, играющий татарина, подносил к моему лицу горящий факел. Понятно, факел до лица не доносился, но на экране создавалось полное впечатление, что мне обжигают лицо.

Снимали мой план по пояс. Начали первый дубль. Горит факел, артист, играющий татарина, произносит свой текст, а я кричу страшным голосом все громче и громче. Кричу уже что есть силы. Просто ору.

Все наблюдают за мной, и никто не видит, что с факела на мои босые ноги капает горячая солярка. Я привязан накрепко, ни отодвинуться, ни убрать ногу не могу, вращаю глазами и кричу что есть силы. (Когда боль стала невыносимой, я стал выкрикивать в адрес татарина слова, которых нет в сценарии.)