– Хороший кофе, – заметил Ним. – Это что, новый сорт?

– Просто ты сегодня пьешь его не на бегу, – покачала головой Руфь. – Ты слышал, что я тебе сказала о Леа и Бенджи?

– Да. Я как раз об этом думал. Я тоже горжусь нашими детьми. Неужели сегодня меня ждут одни комплименты? – не сдержал довольной улыбки Ним.

– Если ты думаешь, что я таким образом пытаюсь чего-то добиться от тебя, то ошибаешься. Просто мне хочется, чтобы такие завтраки у нас с тобой бывали почаще.

– Я уж постараюсь, – ответил ей Ним.

А про себя Ним подумал: “Не потому ли Руфь сегодня особенно покладиста, что, как и он сам, чувствует, что в последнее время отчуждение между ними углубилось – отчуждение, виной которому было его, Нима, безразличие и уж совсем непонятное увлечение Руфи какими-то ее сугубо личными интересами, о которых можно было только догадываться”. Ним попытался вспомнить, но безуспешно, когда они в последний раз были близки. “Чем можно объяснить, – думал он, – что мужчина утрачивает влечение к своей собственной привлекательной жене и при этом страстно желает других женщин?” По-видимому, решил он, тут все дело в привычке, в естественном стремлении к новым завоеваниям, к свежим ощущениям. “И все же, – с укоризной подумал он, – надо что-то поправить по части секса с Руфью. Вероятно, сегодня же ночью”.

– Во время теледебатов пару раз у тебя был такой злой вид, казалось, ты вот-вот взорвешься, – сказала Руфь.

– Но не взорвался же. Вовремя вспомнил об этих дурацких правилах. – Ним не считал нужным подробно рассказывать Руфи о решении комитета управляющих, утвердившего “умеренную линию”. Он уже успел сообщить об этом жене в тот же день, когда это решение было принято, и она выразила ему свое сочувствие.

– Бердсон пытался поддеть тебя, не так ли?

– Да уж не без того. Вот сукин сын! – При воспоминании об этом Ним нахмурился. – Только ничего у него не вышло.

Дейви Бердсон, возглавлявший группу активистов движения потребителей под названием “Энергия и свет для народа”, принимал участие в этой телевизионной передаче, утверждая, что во всех своих действиях компания исходит из самых низменных побуждений; он также недвусмысленно намекнул, что и личные устремления Нима ничуть не лучше. Кроме того, Бердсон подверг нападкам недавнее намерение “ГСП энд Л” увеличить стоимость предоставляемых компанией услуг: решение по этому вопросу ожидалось со дня на день. Невзирая на все провокационные наскоки Бердсона, Ниму удалось, хотя и с трудом, сохранить самообладание и не выйти за рамки, в которые он был поставлен руководством компании.

– Сегодняшний “Кроникл” пишет, что группа Бердсона, как и клуб “Секвойя”, намерены выступать против планов строительства электростанции в Тунипа.

– Дай-ка мне взглянуть.

– На седьмой странице, – подсказала Руфь, передавая Ниму газету.

В этом тоже проявилась особенность Руфи. Каким-то образом ей удавалось быть впереди многих по части информированности. Вот и сейчас одновременно с приготовлением завтрака она успела просмотреть свежий выпуск “Кроникл Уэст”.

Ним быстро пролистал страницы и нашел нужную заметку. Сообщение было кратким, и ничего нового по сравнению с тем, что ему уже успела рассказать Руфь, он из него не узнал. Зато его тут же осенило, как нужно действовать. Он заторопился, быстро допил кофе и встал из-за стола.

– Тебя сегодня ждать к ужину?

– Постараюсь быть вовремя.

Глядя на нежную улыбку Руфи, он вспомнил, что много раз повторял эти же слова, а затем по самым разным причинам не появлялся дома допоздна. Вопреки здравому смыслу, как и в тот вечер, когда он ехал от Ардит, Ниму захотелось, чтобы хотя бы время от времени Руфь расставалась со своим долготерпением.

– Слушай, почему ты никогда не устроишь скандал? – спросил он ее. – Тебя все это не бесит?

– А разве от этого что-нибудь изменится? Он пожал плечами, не зная, как понимать ее ответ и что сказать самому.

– Да, вот еще: вчера звонила мать. Они с отцом приглашают нас вместе с Леа и Бенджи на обед в пятницу на следующей неделе.

Ним простонал про себя. Находиться в доме Нойбергеров – родителей Руфи – было все равно что оказаться в синагоге: бесчисленным количеством способов они поминутно доказывали свою принадлежность к еврейской культуре. За обеденным столом они не забывали упомянуть, что еда, конечно же, кошерная; затем вам напоминали, что в доме Нойбергеров молочные и мясные блюда готовятся отдельно, в специально для того предназначенной посуде. Перед обедом возносилась молитва в честь хлеба и вина и даже мытье рук превращалось в торжественный ритуал. По завершении трапезы снова звучали торжественные молитвы, которые Нойбергеры, согласно традициям, принятым в странах Восточной Европы, называли не иначе как “коленопреклонение”. Если на стол подавалось мясо, то Леа и Бенджи не разрешали запивать его молоком, что им нравилось делать дома. Затем наступал черед весьма назойливых наставлений и вопросов, например, почему это Руфь и Ним не соблюдают субботу и другие святые дни, красочных описаний бар митцва, на котором присутствовали Нойбергеры, после чего выражалась уверенность в том, что Бенджи должен посещать еврейскую школу и, когда ему исполнится тринадцать лет, принять участие в обряде бар митцва. По возвращении домой дети засыпали Нима вопросами – они были как раз в том возрасте, когда естественное любопытство неодолимо, а Ним из-за терзавших его внутренних противоречий не знал, что им ответить.

В такие минуты Руфь неизменно хранила молчание, заставлявшее Нима задумываться, на чьей же стороне она – его или своих родителей. Пятнадцать лет назад, когда Руфь и Ним только поженились, она ясно дала понять, что не придает ровным счетом никакого значения всем этим иудейским традициям; в этом выразился ее явный протест против ортодоксальных порядков, царивших в ее доме. Но может быть, она изменила свои взгляды или все это время в глубине души была обыкновенной еврейской матерью, желающей, чтобы ее дети жили в вере ее родителей? Он вспомнил слова, сказанные ею всего несколько минут назад по поводу отношения Леа и Бенджи к нему самому: “По правде говоря, они прямо-таки боготворят тебя. О чем бы ты там ни говорил, для них это все равно что слово Господне”. Может быть, она хотела исподволь напомнить ему о его собственной ответственности как еврея, подтолкнуть его к тому, чтобы он пересмотрел свое отношение к религии? Ним был далек от заблуждений. Внешняя кротость Руфи не обманывала Нима, он понимал, что за нею скрывался сильный характер.

Но невзирая на свою стойкую неприязнь к дому Нойбергеров, Ним не мог отказаться от приглашений родителей Руфи, у него просто не было веских оснований для отказа. К тому же приглашения случались не часто, а Руфь вообще редко когда обращалась к нему с просьбами.

– О'кей, – ответил Ним. – На следующей неделе никаких непредвиденных дел не ожидается. Когда приеду на работу, еще разок уточню по поводу пятницы и сразу же тебе перезвоню.

На какое-то мгновение Руфь смешалась, потом сказала: