Антиамериканским заявлениям отдали дань политические деятели различной ориентации, за исключением самых стойких демократов. В целом политический истеблишмент страны воспринял боевые действия в Косово как констатацию отсутствия у России политической и военной мощи, чем, естественно, не преминул воспользоваться Запад. Обладавший многолетним дипломатическим стажем Примаков с горечью констатировал, что «возникшая после 1945 года концепция мирового устройства получила сокрушительный удар» и обвинил НАТО в попрании норм международного права и игнорировании Совета Безопасности ООН.

Либеральная интеллигенция, в первую очередь, была шокирована тем, что насильственный способ разрешения межэтнического конфликта избрал именно военный союз западных государств. Ранее многие представители российской интеллектуальной элиты постоянно противопоставляли «цивилизованные западные державы» «отсталой России» и вообще считали Запад образцом для подражания из-за его более совершенного общественного строя и явного научно-технического и экономического превосходства.

* * *

Военные операции в Косово не только подорвали престиж Североатлантического Альянса в глазах россиян, но и заставили их усомниться в преимуществе демократии как формы государственного устройства. Отныне символом столь желанной «модернизации» стала для них война высоких технологий. Теперь их уже не нужно было убеждать в том, что США взяли на себя роль «мирового жандарма». Но особенно их разочаровала позиция Германии, с которой у России в последние годы сложились довольно дружественные отношения и которая, тем не менее, безоговорочно присоединилась к США и приняла участие в «карательной» акции против Югославии.

Многим из тех, кто питал склонность к либеральным ценностям, события в Косово причинили такую душевную боль, что они резко переменили свои убеждения и встали на сторону приверженцев повторного превращения России в «осажденную крепость» и избрания ею «особого пути»; дескать, из-за особого географического положения страны ни западная, ни восточная модель экономического развития ей не подходят.

История российской философской мысли свидетельствует, что у этой теории давняя традиция. Однако решающее значение имел следующий фактор: подсознательно испытывавшее мучительный комплекс неполноценности общество под влиянием войны на Балканах почувствовало, что Запад теперь не имеет морального права осуждать какие-либо насильственные действия России. Многие российские граждане внезапно перестали испытывать антипатию к использованию военной силы на территории собственной страны. Они искренне полагали, что уж если цивилизованный Запад не гнушается насилия, то Россия с ее поистине экзистенциальными проблемами просто обязана встать на этот путь. Такая точка зрения получила довольно широкое распространение.

Однако в итоге в высших эшелонах власти все-таки возобладал разум, и в отношениях со странами НАТО решено было руководствоваться не эмоциями, а прагматическими соображениями. Во-первых, Москва не могла позволить себе длительного ухудшения отношений с Западом. Кроме того, большинство населения отнюдь не стремилось вновь оказаться за «железным занавесом».

Примаков попытался взять на себя роль посредника в конфликте вокруг Косово. Финансируемый в основном США Международный валютный фонд пообещал предоставить российскому правительству так необходимые ему кредиты. Однако в кремлевской администрации ситуацию расценивали совсем по-другому. Руководители ельцинского аппарата не считали премьер-министра, опиравшегося на левое большинство в Думе и резко осудившего военную акцию НАТО на Балканах, способным решительно отстаивать интересы России в переговорах с западными странами. В действительности же стоявшие за ними олигархи просто хорошо помнили, что именно Примаков энергично противостоял Березовскому и публично обещал отправить всех экономических преступников в тюрьму.

Кроме того, они намеревались участвовать в распределении кредитов, полученных в результате сохранения хороших отношений с мировыми экономическими организациями, для последующей перекачки значительной части денежных средств в собственные банки, находившиеся после августовского кризиса в очень тяжелом положении.

* * *

Когда Дума решила использовать бурный всплеск националистических настроений в стране для вынесения Ельцину вотума недоверия, «семья», как обычно, тут же перешла в атаку. Сперва Примакова без всяких объяснений отстранили от участия в процессе мирного урегулирования. Заниматься «челночной дипломатией» было предложено Черномырдину, спешно назначенному спецпредставителем президента на Балканах. Вполне возможно, что бывшего председателя правительства отправили отсиживаться на «скамью запасных», а затем вновь выпустили на поле.

Судьба Примакова была окончательно решена. Несмотря на все заверения, Ельцин терпел его возле себя только потому, что премьер-министр благодаря умелому поведению и превосходному номенклатурному чутью сумел снять социальное напряжение в стране после августовского финансового краха и умиротворить думскую оппозицию. Одно его присутствие в Белом Доме создавало у населения ощущение политической стабильности. Но его излишняя самостоятельность раздражала Ельцина. Оставалось только ждать подходящего момента для замены Примакова более покладистым человеком. В начале апреля 1999 года президент неожиданно позволил себе публично унизить второе лицо в государстве. «Пока он нам нужен, а там посмотрим». Такого пренебрежительного отношения к себе Примаков стерпеть не мог. Он немедленно подал заявление об отставке, но Ельцин не принял ее.

Немедленное снятие Примакова с занимаемой должности сразу же подняло бы его рейтинг на небывалую высоту. Ельцин же из-за столь бесцеремонного обращения со своим подчиненным окончательно потерял бы доверие в глазах народа. Зато думская оппозиция поняла, что у нее есть шанс изменить ситуацию в свою пользу. Несколько лет продолжалась ее борьба с президентом, но именно теперь желанный миг победы над ним был близок как никогда.

* * *

Голосование по импичменту, первоначально намеченное на апрель 1999 года, было затем перенесено на середину мая. Спецкомиссия Государственной Думы, состоявшая в основном из непримиримых оппонентов Ельцина, давно мечтавших возбудить процедуру отрешения президента от должности, предъявила ему следующие обвинения: 1) участие в подписании в 1991 году Беловежских соглашений, закрепивших развал СССР; 2) разгон в 1993 году законно избранного парламента и расстрел Дома Советов; 3) злоупотребление служебным положением, выразившееся в развязывании в 1994 году войны в Чечне; 4) разложение вооруженных сил; 5) геноцид российского народа в результате проведения губительных для него реформ.

Почти ни у кого не вызывали сомнений результаты голосования по третьему пункту обвинения, поддержанному даже фракцией «Яблоко». В перспективе Ельцин, чей рейтинг доверия никогда еще не был таким низким, вполне мог лишиться не только политической власти, но и права на неприкосновенность.

В этих условиях, казалось, наиболее разумно было бы начать усиленно обхаживать депутатов и различными способами — вплоть до обещания материальных благ — убеждать их изменить свою позицию. Однако ельцинский клан предпочел пойти ва-банк и вступить в открытую схватку с ними. За день до голосования президент произвел третью за последние 14 месяцев замену кабинета министров и под предлогом отсутствия каких-либо серьезных положительных тенденций в экономике отправил в отставку правительство Примакова. В кулуарах чиновники кремлевского аппарата безапелляционно утверждали, что международные финансовые организации намеренно затягивали выдачу новых кредитов России, не желая предоставлять их правительству с участием коммунистов. В действительности произошло заметное снижение инфляции, появились первые признаки экономического подъема, а днем раньше было достигнуто принципиальное соглашение с МВФ. Но Ельцин руководствовался совершенно иными критериями.