Хотя Медведь оставался, как всегда, угрюмым, за последние полгода в «Дьявольском домике» он проявил ко мне столько ласки, сколько я не получал от него за все предыдущее время. В Брантоне мне не удалось закрепить ту непостоянную связь, что образовалась между нами в Лондоне; причиной тому был убийственный гадящий и воющий ураган по имени Брюер, Шипли и Ральф. Зато когда я оставался один в кабинете на крошечной мансарде «Дьявольского домика» – я стал называть ее «башенкой» – и работал над мистическим романом о привидениях в Норфолке, стараясь не обращать внимания на ритмичный грохот музыки из-за стены и обдумывая план побега, Медведь открывал мне свою истинную натуру. Он прыгал ко мне на колени, и я гладил ему бока, что Медведю очень нравилось, ведь он тут же заводил свое щебечущее урчание.

Медведя всегда было легко отвлечь, а если я вдруг собирался откашляться или чихнуть, то и тем более, но именно хрупкость этих моментов делала их такими ценными. Может, он лечил меня? Подпитывался моей отрицательной энергией? Или и то и другое? Неудивительно, что в фольклоре сохранились настолько различные суеверия о черных кошках.

Ди тоже сталкивалась с необъяснимым поведением Медведя. Бродя по дому с затычками в ушах, пытаясь побороть мигрень и найти себе полезное занятие, которое не прервется из-за идиотского «тыц-тыц» из-за стены, Ди вдруг слышала «мяу-ау-ау» из-за спины. Оказывалось, все это время Медведь выжидающе бродил за ней по пятам.

– Не уверена, что он меня простил, но, похоже, наконец решил, что не совсем ненавидит, – сказала Ди.

С выводами она, пожалуй, поспешила: минут через пять Медведь незаметно написал на винтажную сумочку, которую у Ди только что заказал покупатель из Сингапура.

– Медведь, ну зачем ты так? – по-доброму спросила она, взяв под передние лапы.

Будь на его месте Ральф, Джанет или Шипли, Ди не поскупилась бы на выражения вроде «чертов гаденыш» или «тупая твоя башка» и пригрозила бы сшить из их шкуры взамен испорченной вещи, но с Медведем она всегда говорила, словно учительница младших классов с аутистичным гением-математиком. Считая периодические разлуки, Ди и Медведь были вместе уже восемь лет, и она по-прежнему не теряла надежды, что однажды он откроется хозяйке. И, надо отдать ей должное, я думал, что на этот раз мечта Ди сбудется. Всего на долю секунды Медведь открыл пасть, будто уже готов поведать о своем тяжелом детстве… увы, оказалось, что у него просто случился приступ астмы.

Несмотря на эмоциональный настрой Медведя, я был уверен, что ему понравится наш новый дом в Трауз, «городской деревушке» на окраине Нориджа. Расстроенные после очередного дня напрасных поисков дома – да и как мы вообще купим другой, если этот трудно продать, – мы вдруг наткнулись на Стейз-коттедж, как на оазис среди жаркой пустыни. Одного взгляда на реку и огромную гостиную, выдающуюся вперед к воде на сваях, было достаточно.

Фотография дома, размещенная в онлайн-объявлении, явно была неудачной: да, норфолкский домик из камня выглядел симпатично, но не привлекал внимания. В действительности коттедж располагался в сотне метров от дороги в компании четырех домов схожего стиля, и такого тихого и спокойного местечка мы еще не видели. При этом до центра Нориджа, нашего любимого города, было всего полчаса пешком, а стоимость аренды – лишь немногим выше той, что я совсем недавно платил за крошечную однокомнатную квартиру на юге Лондона.

Владелец, угрюмый бородатый архитектор по имени Ричард, с гордостью поведал, что обнаружил это место в конце восьмидесятых и с любовью восстановил запущенные дома, а также пристроил новые. В полу гостиной был люк: мы высунулись, чтобы поглядеть, насколько глубокая здесь река, как вдруг к нам присоединился бывший жилец – довольно мохнатый и даже для Норфолка на удивление умиротворенный.

– О, не волнуйтесь, это просто Тибс. – Ричард поднял ее на руки и погладил по больной на вид спинке – артрит – до самого черепаховой расцветки хвоста. – Мы с женой раньше сами жили в этом домике. Теперь перебрались в соседний, но Тибс по-прежнему заходит сюда в гости.

Эта информация оказалась кстати: я как раз боялся спросить о том, каковы здесь правила касательно питомцев – в большинстве контрактов аренды прописано «никаких животных». Вскоре стало ясно, что Ричард будет рад не только нам, но и нашим котам. Не придется даже прибегать к запасному плану, который прежде не подводил: сделать вид, что у нас всего два кота – Ральф и необычайно переменчивое черное нечто, которое может то сокращаться, то увеличиваться в размерах в соответствии с обликом Джанета, Шипли или Медведя.

Переезд пришелся на один из самых жарких дней того года. Когда Дон помог нам выгрузить оставшуюся мебель и пустил своего черного лабрадора – кстати, сам Дон тоже похож на лабрадора – поплескаться в реке, мы устроились на балконе обедать. До окончательного решения проблем с жильем было еще далеко: чтобы хоть как-то продержаться, нам обоим придется больше работать, продать две трети моей бесценной коллекции винила (уже выставили на «eBay»), а учитывая, как искренни мы были с потенциальными покупателями «Дьявольского домика», продать его удастся нескоро, да и наверняка по цене намного ниже рыночной.

Однако на тот момент действовало правило «с глаз долой, из сердца вон». Когда я здоровался со спускающимися к реке байдарочниками и наблюдал, как Шипли и Джанет совершают первые вылазки на луг напротив дома, на ум мне приходило избитое выражение: «Это не сон?» Оно мне не очень-то нравилось, отчасти потому, что в своих снах я опять оказывался на выпускном экзамене и понимал, что у меня нет ручки, и одновременно проходил сквозь бесконечную череду дверей на глазах у друзей и бывших ведущих детской передачи «Флаг отплытия», которые вдруг превращались в волков.

Тем не менее идиллический пейзаж привел нас в восторг. Только теперь я понимаю, что слегка переборщил, прыгнув с радости в реку: соседка потом рассказала, что ее подруга так подцепила инфекционную желтуху.

* * *

Теперь я знал о Медведе достаточно, чтобы точно понимать его настроение, и ничуть не удивился, когда через пару дней он вышел из дома и исчез. У меня появилась теория: в каждом новом месте Медведь считал своей обязанностью изучить окрестности на предмет удаленности от бывшей квартиры Актера, и успокаивался он, лишь убедившись, что ее нет в радиусе пятнадцати километров.

Мы не общались с Актером, родной душой Медведя, с тех пор, как два года назад тот уехал в Австралию, но кот-то этого не знал. Вполне возможно, они оба сейчас бродили по полям, чувствуя пустоту в душе, и в ожидании радостного воссоединения вытворяли странные вещи с коробками. В Трауз Медведь далеко уйти не мог: через пару-тройку километров он наткнется либо на реку, либо на двухполосное шоссе, либо на склон для «сухих лыж», и мы с Ди были уверены, что вскоре он надумает повернуть назад. Наша уверенность пошатнулась, когда с момента его ухода прошла неделя. Однако тут нам вдруг позвонила наш риелтор – она показывала «Дьявольский домик» паре пенсионного возраста – и сообщила нечто интригующее.

– Как все прошло? – спросил я и, что удивительно, не прокричал вдобавок: «Умоляю, скажите, что им понравилось, я так не хочу продавать оригинальную пластинку Ника Дрейка «Five Leaves Left»!