У выхода из театра Инка и Клава вдруг обнаружили, что Игорь исчез.

— Он обиделся на тебя за актрису, — сразу же решила Клава.

— Не думаю.

После выступления Альбины Инка сказала, что на сцене Зуева-Сперантова видела только себя, любовалась только собой. И что Теркин, наверное, животом расхворался бы, услышав такое чтение поэмы. Игорь долго хмуро протирал очки и наконец упрекнул Инку в необъективности. Потом молчал до конца. Даже Матвею не аплодировал, когда тот превосходно исполнил несколько скрипичных концертов.

А сейчас вот незаметно исчез.

— Да-да, он обиделся! — продолжала утверждать Клава и оглядывалась, надеясь увидеть Игоря.

— Чепуха! Наверное, у него расстройство тракта от Альбининой декламации, скоро придет… Подождем.

— Инка, — в голосе Клавы слышалась досада. — Инка, почему ты такая, ну, непоследовательная, что ли?.. Давеча говорила, будто нам только кажется, что кругом сплошные негодяи, говорила, людям надо больше добра делать, человек на добро отзывчив. А теперь — поворот на сто восемьдесят градусов…

— Такую уж меня придумали. — Инка уклонилась от дальнейшего разговора на эту тему.

Стояли у театрального подъезда, ждали. Игорь не появлялся. Зато прямо на них медленно выплыла из двери большая и благодушная Белла Ивановна с мужем. Обрадовалась, точно целый век не видела своих продавщиц из филиала, тотчас с присущим ей темпераментом представила их мужу, с большими преувеличениями рассказала, как ее «умницы-девочки» прелестно оформили витрины и полки и как она собирается всех своих продавцов сводить в филиал на экскурсию: «Пускай они учатся любить порученное им ответственное дело!»

— Веришь ли, дорогуша, я страстно пожалела, что ты не куришь, когда прочитала у них: «Никотин — яд, но муж поблагодарит вас за коробку «Казбека». Мне так хотелось, чтоб ты поблагодарил. Мне так хотелось! Ты же у меня такой нещедрый на поблагодарение… Девочки, а не попадет нам, что у нас: никотин — яд? Не подрываем ли мы основы нашей социалистической торговли?

— Ой, что вы, Белла Ивановна! — у Клавы заблестели глаза, она с проникновением прижала руки к груди. — Даже наоборот! Женщины читают и смеются, но обязательно берут дорогой «Казбек», «Казбек» лежал, а теперь…

— Я поняла тебя, детка, я очень тебя поняла! До свидания, милые, хотя мне совсем не хочется с вами прощаться… До свидания!

Муж ее легонько склонил голову в поклоне, так что тень от полей шляпы спрятала его улыбающиеся за узкими очками глаза. Они ушли.

Игорь пропал.

Инка пошла провожать Клаву до автобусной остановки. Она держала Клаву под руку и смотрела под ноги. Асфальт на дорожке был, очевидно, свежий, после первых жарких дней он размягчел, и на нем осталось множество ямочек от каблуков-шпилек. Инке они напоминали следы шипов от конских подков, словно прогарцевали тут кавалерийские эскадроны. И Инка подумала: «Душа моя исковыряна, как этот асфальт. Живого места не осталось…» И заговорила вслух:

— Вот у тебя: Володя, Володя, кругом Володя. У тебя друг, муж, отец твоих детей… К тебе мать почти каждое воскресенье приезжает из поселка… А у меня? Брат родной за два месяца один раз пришел, и то украдкой. На новоселье не пригласил, боялся, что на их жилплощадь буду претендовать. А ведь он, знаю, любит меня. И я его люблю. Так кто же его таким жалким и недостойным сделал? Жизнь? Корысть! Если не его личная корысть, то — жены. Прежде мы четверо ютились в одной комнатке — и ничего, было и весело и просторно. Теперь три комнаты получил — и тесно… Вот ты до замужества мечтала о маленькой избушке. Сейчас у тебя двухкомнатная квартира с удобствами, но ты, наверное, мечтаешь: ах, была бы трехкомнатная! Тут мы поставили бы диван-кровать, тут телевизор, тут была бы детская, а там — наша спальная комната…

— Откуда ты знаешь? — смутилась Клава.

— Да ведь это закономерно! — впервые за вечер рассмеялась Инка.

— Правильно! — быстро согласилась Клава. — Ведь каждому хочется получше жить.

Инка передернула плечами.

— А мне даже жутко становится! Ну, получишь ты три комнаты, четыре, ну, а потом, потом? Захочется иметь новый мебельный гарнитур, новейший телевизор, холодильник, автомобиль… А потом, потом?! Так всю жизнь, всю-всю?

— Как же по-твоему-то?

— Не знаю. Только не так. Ты даже не представляешь, как эта вечная жажда заполучить побольше, получше сушит в человеке доброту, любовь к другому человеку. Ведь при такой жизни обязательно душу гложет зависть: Ивановы машину купили, Петровым четырехкомнатную квартиру дали, а чем они лучше нас?!. Уж я-то нагляделась этой жизни, поверь мне.

— Ты поэтому ушла от мужа?

— Поэтому! — отрезала Инка.

Помолчали. Старались идти в ногу. Клава прижалась щекой к Инкиному плечу:

— Бедненькая, как мне тебя жалко…

— Жалеть надо убогих, Клава, меня надо понимать. А меня ни черта никто не понимает. Игорь только притворяется, что понимает. Но ему нужно мое тело, не более. Хоть за деньги! За деньги, оказывается, многое можно получить, я это знаю… Сейчас возле меня еще один увивается, командированный. Я ведь, как говорят уральские казачки, безмужняя, вроде бесхозного колодца: кто хочет, тот и черпает. И никто не подумает: долго ли жить колодцу, может, глохнут его родники, может, его сруб вот-вот обвалится…

Клава с удивлением и страхом поглядывала на подругу. Она никак не могла понять, чего же хочет, к чему стремится Инка. И она спросила ее об этом:

— До меня ведь трудно доходит, у меня ведь всего семь классов… Вот если б Володя…

Инка засмеялась: опять у Клавы Володя!

— Я, Клава, и сама толком не знаю, чего хочу. Зато отлично знаю — чего не хочу! Не хочу быть рабыней вещей, денег, зависти… Подумай только, жизнь прошла, ты стара, горбата, а вспомнить толком и нечего. Можно лишь даты припомнить: в том-то году дали новую квартиру, в том-то купили машину… И все? Не хочу этого…

— Ну, да, правильно, понимаю: жизнь дается человеку один раз, и ее надо… Читала, по радио слышала…

Клава, похоже, обиделась на Инку. Но та не обратила на это внимание.

— Вот Игорев друг мне нравится. Ты его не знаешь. Человек изучает иностранные языки, не щадя себя работает в студенческих отрядах, чтобы на заработанные деньги увидеть мир, заграницу, другие нации и континенты. Здесь деньги не самоцель, а лишь средство для достижения благородной цели…

— Мудрено ты выражаешься, Инк!

— А у меня ни денег, ни цели… Вот и твоя остановка, Клавдюша.

Они, думая каждая о своем, подождали автобус. Но автобус был переполнен, как всегда в часы «пик». Клаве не удалось протиснуться в еле-еле приоткрытые створки двери, сжатые людьми. Решили ждать другой. Отошли под развесистый клен.

— Ты