В камере, как, впрочем, и полагается, были только унитаз и узкая откидная полка без всякой постели. Йон демонстративно на нее улегся: начитался детективов, думал, что придет охранник, запретит лежать, и можно будет еще пошуметь, поскандалить, не дать про себя забыть. Не вышло. Его вызывающее поведение никого не интересовало. Так и пролежал весь остаток дня, то ругаясь в голос на всех знакомых языках, то выкрикивая слова боевых революционных гимнов (даже тех, из которых знал две-три строчки), то просто колотил каблуками в дверь. Потом устал и притих. Когда дисплей браслета сквозь ссохшуюся пленку показал девять вечера, дверь лязгнула, вошел здоровенный краснолицый капрал и сунул Йону миску какой-то похлебки -- довольно съедобной, но жидкой. Йон мгновенно ее съел и агрессивно потребовал еще. Капрал вышел и через минуту принес еще миску. Йон съел и потребовал адвоката, звонок, следователя и соблюдения своих прав имперского подданного. Капрал выслушал его, дал кусок хлеба граммов в двести, мягкую пластиковую посудинку с одним литром воды и молча ушел. Йон еще постучал ногами в дверь, потом еще спел. Революционные гимны в его репертуаре закончились, так что пел он "Gaudeamus" и "Stormy Monday", потом глотнул воды и притих окончательно.

В тишине он отчетливо услышал, как где-то под ним едут машины. Он слышал, как в их гудении зарождалась -- где-то далеко справа -- басовая нота более крупного двигателя, проходила под ним и уходила налево. Даже различил один раз автобусный гудок. Тогда он понял, что находится на нижнем уровне "Красного дома", что выхода отсюда нет и что он пропал. Йон с досадой выругался на линке -- так получалось свирепее всего -- отвернулся к стене и приказал себе не думать о Клю и заснуть.

Через полчаса у него это получилось.

* * *

- Почему ты не хочешь рассказать это всем? -- с некоторой обидой, хотя внешне и спокойно, спросил Реми.

Была половина десятого вечера, над Лиссом сгущались сумерки. Микроавтобус был припаркован на набережной Лаккерстоун-хиллс в цепи машин напротив череды дорогих ночных ресторанов, где жизнь только начиналась. Лиссеры -- народ еще более склонный к развлечениям, чем портмены. К ресторанам -- пешком, на автобусах, минивэнах, автомобилях -- подкатывали разнообразные пестрые (не то слово!) компании. Часть из них не торопилась в уютное тепло изысканных заведений, а продолжала с хохотом и галдежом толпиться вокруг своих машин. Никто не обращал внимания на красный микроавтобус, в котором внутри тоже сидела какая-то компания. Никто не оказался настолько внимателен, чтобы заметить, как напряжены и озабочены люди там, внутри.

- Пойми, Реми, -- спокойно, с глубокой убежденностью ответил монах Сакамото Ёсио. -- Поймите меня, уважаемые друзья. Миша и Ким не говорят нам, кто они, но они хотят защитить, выручить Йона и Легина. Поверьте мне, я знаю множество способов проверки людей. Это очень разные способы, но все они очень действенные. Все это время -- пока мы ехали к Красному Дому, пока мы ждали, пока мы совещались, пока мы ели, пока мы опять совещались -- я применял все, поверьте мне -- все! -- доступные мне способы проверить этих двух людей. Я не могу сказать, кто они такие, но они -- не враги. Они -- друзья, они -- на одной стороне с нами. Причем, совершенно не желая умалить достоинств нашего нового друга Миши, я чувствую -- ощущаю, понимаю, знаю! -- что особенно важно для нас присутствие Кима. Я ощущаю в нем силы, которых не понимаю, и именно поэтому считаю, что та информация, которой я еще располагаю и которой пока не поделился ни со своими уважаемыми друзьями и соседями по Акаи, ни с новыми их спутниками, ни с Мишей -- я считаю, что эта информация очень важна именно для Кима, и от того, дам я эту информацию именно ему или не дам, зависит слишком многое в нашем общем будущем. Вот все, что я могу сказать. Прошу не обижаться на меня и разрешить нам с Кимом выйти из машины и побеседовать наедине.

Все некоторое время помолчали. Ким смотрел на свои руки. Ему не хотелось никаким образом воздействовать ни на кого из них. Миша, хмурясь, играл мультикомом, который в его здоровенных лапах выглядел игрушкой. Наконец с заднего сиденья раздался голос Эвиса:

- Мне кажется, что высокоученый монах прав. Я не владею теми силами, о которых он говорил, но мне кажется, что будет лучше, если они с человеком по имени Ким побеседуют снаружи.

- Да, ладно, -- кусая губы, сказал Реми. -- Я не понимаю, что движет тобой, Ёсио, но ты скорее всего, прав. Что ты думаешь? -- спросил он Клю.

- Пусть выйдут и поговорят, -- устало кивнула Клю. -- Я верю Ёсио. Да и Киму я верю. Наверное, им виднее. Пусть.

Ким поднял голову и посмотрел на остальных, тщательно воздерживаясь от какого бы то ни было воздействия. Ирам кивнула Реми, кивнула Ёсио, кивнула ему, Киму. Уставшая Дойт, положив голову на плечо Эвиса, сказала только:

- Я тоже им верю.

Ким перевел глаза на Ёсио.

- Идем, почтенный монах.

Не поднимая глаз, Миша быстро сказал на незнакомом языке:

-Palkovnick, ya nadeyuss ty p'nimaesh 'shto delayesh.

-Kaneshna, --ответил ему Ким и, неловко согнувшись, открыл дверцу и выпрыгнул на гранитные плиты тротуара набережной.

Вечером у реки было прохладно. Поднялся ветер, небо затянуло тучами. От воды веяло странным торфяным запахом, которого телемиты не ощущают вовсе, но который землянину навевает какие-то лесные ассоциации. Река Лисс вот уже триста лет, после принятия на автономии жесткого Закона о Природе, была кристально чиста от промышленных загрязнений, но обильно несла ил и почву лежащих выше по течению плодородных плоскогорий Северной Тоскалузы. В бурых водах Лисса празднично дробились огни Саутсайда.

Перегнувшись через гранитный парапет, Ёсио взглянул на быстро катящиеся мимо потоки речной воды. Справа доносился гомон какой-то развеселой компании, фотографировавшейся на фоне реки.

Ким встал рядом. Ёсио глянул на него искоса. На спокойном, чуть сонном лице их нового знакомца была написана усталость. Ким провел рукой по лысому черепу и подбодрил монаха:

-Кё ва нанто самуй отэнки дэсё...

Ёсио поднял брови, но тут же притушил гримасу удивления, смиряя эмоции, и ответил:

-Кумо-га ой уэ-ни кадзэ-га фуйтэ иру.

Ким покивал. Ёсио вежливо заметил:

-Аната ва нихондзин-га ханас ёни дзёдзуни нихонго-о ханасьмас.

Нахмурившись, Ким перешел на линк.

- Давайте закончим с комплиментами и перейдем к делу, как бы невежливо это ни звучало. Что вы хотели мне сообщить?

Ёсио взглянул ему прямо в лицо. Ким почему-то избегал смотреть ему в глаза, но Ёсио был даже рад этому: прямой взгляд Кима вызывал какое-то давящее, малоприятное чувство. Видимо, Ким это знал.

- Ким, я владею мысленной связью, так что мне было бы проще подать эту информацию напрямую.Ватаси-ва цуго-дэ соо сьнакэраба аримасэн, -- добавил он, как бы извиняясь.