Работа с Кристалинской доставляла мне огромное удовольствие и удовлетворение. Эта работа полярно отличалась от работы с Люсей. С Майей было спокойно, она всегда находила добрые слова, всегда восторженно отзывалась об аранжировках, которые я сделал, а иногда, когда мы были на репетиции вдвоем, находила такие слова, что хотелось летать… У нее было прекрасное чувство юмора, напрочь отсутствовало чувство злобы, зависти. Концерты проходили спокойно. Народ любил ее песни «Нежность» А. Пахмутовой (и никто лучше Майи Кристалинской ее не спел), серию песен А. Островского и много-много других. На сцене Майя Владимировна всегда была скромно одета, ничего лишнего не говорила… Просто сердечно пела. Мы с ней довольно часто ездили на гастроли, правда, только на поезде. Она панически боялась самолетов. Бывали во всех группах советских войск за границей – это были ее любимые поездки. Майя покупала очень много всякой одежды, а в конце поездки все сдавала обратно…

Однажды нам предложили поездку в Лондон, и я уговорил ее полететь на самолете. Она согласилась, но в самолете сидела белого цвета, крепко сжимая мою руку. Руководителем группы был у нас замечательный журналист, музыковед Святослав Бэлза. Нас было двое и еще 22 женщины из разных городов СССР. После этой поездки у нас сложились дружеские отношения с Бэлзой. Хочу сказать, что Майя Владимировна Кристалинская – героическая женщина. Очень долго она боролась с тяжелой болезнью, но часто приезжала на концерт с температурой и в плохом состоянии. И тихонько, чтобы слышал только я, говорила: «Попроси редактора, чтобы побыстрей нас выпустили на сцену. Я только что с Каширки после химии…» Я шел к конферансье и просил. Никогда никто не отказал.

Обратно из Лондона Майя Владимировна летела уже спокойней и пообещала, что больше самолетов бояться не будет. У нее не было детей, они жили вдвоем с мужем, известным архитектором по фамилии Барклай. Он ее очень любил, следил за ее лечением, приглашал лучших в СССР докторов. И вдруг его настигает инсульт, «скорая» приезжает не сразу, ему делают какой-то укол и… больше он в сознание не приходит. Майя остается одна. Концертировать ей уже становится сложнее, и скоро она совсем перестает петь. А отсутствие рядом любимого мужа, заботы и внимания приводит к тому, что и она уходит из жизни. И не от своей страшной болезни, которая ее мучила 25 лет, а от такого же инсульта. Инсульта от одиночества. Уходит в 52 года… Майя Кристалинская. «Опустела без тебя Земля…»

Да, с Майей Кристалинской не было такого бешеного драйва, как с Люсей, когда у тебя мурашки по коже, слезы на глазах и пальцы вытворяют такое, что потом думаешь, а ты ли это играл! Но ты не услышишь даже скупой похвалы и к тебе не повернется глазами и не улыбнется звезда Люся, когда ты возьмешь какой-то новый красивый аккорд… И каждый концерт ты играешь все лучше и интереснее, ну уж, кажется, куда уже сильней? Опять она что-то придумала, станцевала, вставила какие-то новые краски… Это была Люся Гурченко!

В то время Люся снялась в нескольких картинах: «Красавец-мужчина» с Олегом Табаковым, «Уходя – уходи» Виктора Трегубовича, «Острова в океане» по Хэмингуэю с Михаилом Ульяновым, «Идеальный муж» с Юрием Яковлевым.

Но вот и съехал генерал из нашей квартиры на Безбожном. Наконец-то мы вошли в большую, удобную, трехкомнатную квартиру. Конечно, на ум стали приходить разные варианты по небольшой перепланировке. Но ремонт надо делать, так как на нашу квартиру на Маяковке уже претендовал человек, да еще из Госкино. Поэтому грандиозного ремонта не предвиделось. Все сделали быстро и переехали. Я не останавливаюсь на этом периоде, потому что то была рутина, грузчики, рабочие… И, конечно, Люся в это время куда-то уехала.

И вот новоселье. Полно гостей. Все в восторге. Все старинные пузырьки расставлены, тарелки развешаны, картинки висят, специально в спальню была заказана полутораспальная кровать из карельской березы, поэтому спать тебе, Костинька, придется в другой комнате одному. Потому что с больной ногой спать тяжело, всего-то три года прошло после последней операции, и нога часто болит и ноет.

Новоселье прошло. Кое-кто и позавидовал, ведь в таком доме получить квартиру непросто: а что же ты, Люся, особенного сделала, каким таким способом ты сюда попала, а?

Еще на Маяковке Люся вдруг получает письмо. Писем вообще-то приходило очень много. Люди рассказывали о своих бедах, своей жизни, какие-то Люсины роли вызывали у описывавших собственные события ассоциации с похожими на случившиеся с героинями Люсиных картин. В основном эти письма читал я, и если что-то в них было необычного и не требовало ответа, я просто об этом рассказывал Люсе. Потому что бывали письма и злобные, и обидные… Конечно, про них я даже не говорил ей. Особенно много писем приходило в 70–80-е годы после «Старых стен», «Обратной связи», «Особо важного задания».

И вот очередное письмо после «Старых стен». Из города Шуя Ивановской области. Пишет Валя. Пишет честно, глубоко о том, что именно Люся перевернула всю ее жизнь, а эта Валя всю свою сознательную жизнь проработала в горячем цехе по окраске тканей. Я не могу воспроизвести это письмо, но оно произвело на меня сильное впечатление. Я принес его Люсе. На нее тоже подействовала эта неподдельная откровенность. Валя ничего не просила, просто раскрыла свою душу. И Люся ответила ей, пригласив Валю в Москву. И через какое-то время звонок в дверь. Дверь открывает Леля. На пороге стоит женщина с грубыми чертами лица, вся увешанная какими-то котомками, пакетами, да еще с чемоданом. Стесняясь, говорит: «Я Валя из Шуи». Леля, если честно, нехотя ее впустила и позвала меня. Люси дома не было. Валя внесла все свои сумки и пакеты, присела и… заплакала. «Я думала, вы меня не пустите, выгоните… спасибо вам». Руки у нее были как у кузнеца – сильные, большие, все в каких-то шрамах.

Леля ее покормила, Валя пришла в себя и стала распаковывать «подарки». Это были соленья, маринованные овощи, грибы, сушеные фрукты и ткани, ткани с ивановских мануфактур. В то время им платили зарплату тканями. Там даже были простыни зеленого цвета с эмблемой Минздрава. Пока все раскладывали, приехала Люся. Увидела Валю. И пожалела ее. А Люся очень редко допускала до себя поклонниц. И не из высокомерия, нет. Она боялась чужих людей. Да-да, боялась! А характер был у Люси непримиримый, она всегда имела свое собственное мнение, неважно, правильное или нет. В основном правильное.

Но ведь не все чужие и доселе незнакомые люди имели именно то мнение, которое было нужно Люсе. И многим, да, поверьте, многим хотелось поспорить, потягаться с Люсей интеллектом, доказать свое мнение. А некоторым просто хотелось поспорить со звездой, авось и на место ее поставим, не будет тут учить нас жить. Они даже не предполагали, что их ожидало после таких споров. Люся их размазывала по стене, опускала до такого уровня, что они навсегда запоминали этот «диспут» с народной артисткой. Причем делала она это, не оскорбляя и не обижая. Ведь этим людям со стороны казалось, что она – легкомысленная, не особо умная, маленького роста, ну что там она может знать, предположим, про Шостаковича? Ну, закончила ВГИК. И что? И вдруг получали целую лекцию о его симфониях, об опере «Катерина Измайлова» и еще о том, о чем даже представления не имели. Да еще в таком тоне, что им хотелось согнуться, спрятаться, заткнуть уши, закрыть глаза и бежать прочь…