Саднило ладони, руки-плечи гудели. Ступни резало уже нестерпимо. Чтобы отдохнуть от этой рези, Авка повисал иногда на руках.

Ему казалось, что спускается он целый час. Или целый день. Или год… Конечно, много раз Авка думал, что никогда он не доберется до дна. И что пора двинуться наверх, пока в руках и ногах есть еще хоть капелька силы.

Скорее всего, никаких Храбрилл, Мудрилл и Хорошилл нет на свете и про Всемирную Черепаху Мукка-Вукка все сочинила. А солнце, облака и много-много всего хорошего — есть! И очень хотелось в светлый мир, где мама, папа, друзья-приятели, ясные летние дни. Где ждет Авку верный Гуська….

Но другой Авка, дышал рядом с этим, который боялся, и опять проявлял двойственность человеческой натуры:

"А как же Звенка?" — спрашивал он.

"Ну и что — Звенка? Ну и пусть… ик…"

"Если полезешь обратно, это будет гугнига".

"Сам ты гугнига! Ик… Любой на моем месте испугался бы!.. И все равно никто не узнает".

"А ты сам? Разве ты никто?"

"Я… ой!"

Ой — потому что стонущая от рези ступня не нащупала очередную скобу.

В первый миг это было даже приятно: вместо безжалостного железа прохладная пустота. Но тут же растекся по Авке испуг — от затылка до пяток. Что дальше-то?

Может, просто не хватает одной скобы?

Авка потянулся ногой глубже, глубже и не нащупал ничего. Ик… Он перехватил гудящими пальцами скобу, что была у груди, свесил ноги, поболтал. Повисел. Перехватил руками еще одну скобу, еще… Эта была последняя. А под ногами по-прежнему только воздух. Ох, а как же теперь обратно-то? Авка попытался ногами нащупать стенку этого бесконечного дупла. Но пальцы и пятки не нашли ничего.

Что же теперь? На руках не подтянуться. Так и болтаться? Авка чувствовал, что проболтается он с минуту, не больше. А потом7 В какую ужасную неизвестность он полетит?

Авка задрыгал ногами и заорал. Хотя это было, конечно, бесполезно. Мало того, это было опасно! Потому что проржавевшая скоба, за которую он держался, стала прогибаться вниз.

"Ой, не надо! Пожалуйста. Не надо!.. Ой!!

Скоба обломилась.

Каждый, кто падал во сне, знает, какая это жуть. И Авка завопил изо всех сил. А потом замолчал Встречный упругий воздух заткнул его крик, будто резиновой пробкой. А вокруг свистела черная невесомость…

Но эта невесомость-то — на время полета. А потом наверняка — трах! И… Что "и"? Авка не знал и знать не хотел. Мысли его были короткие и встопорщенные, как шерсть перепуганного котенка. "Не надо!.. Ай!… Мама!… Что будет? Не надо…" Потом наконец спасительная мысль: "Ох, да это же сон! Сейчас бряк — и проснусь!"

Но Авка не брякнулся. Полет стал замедляться, как замедляется скольжение на санках, когда крутой спуск переходит в пологий склон, а потом в горизонталь… Авка повис в темноте.

И уже не было невесомости. Была опять сила тяжести, только с непонятным направлением. Словно к Авке привязали множество шнуров и тянули сразу во все стороны. Он покачался на этих шнурах и замер. В тишине и непроглядности. Потаращил глаза во мраке. Прислушался. Подумал с досадой: "А дальше-то что? Уж лучше бы хлопнуться… Ой, нет, не надо!"

Авка осторожно подергался. И тогда услышал голос.

Голос был не тихий и не громкий. Шелестящий. Он доносился как бы отовсюду. И было в нем неудовольствие:

— Ну, чего теперь дрыгаться-то? Если уж провалился, виси спокойно и растворяйся.

— Как… ик… растворяйся?

— Очень просто, — отозвался голос-шелест. — Расслабься, дыши ровно и начнешь помаленьку таять. Сам не заметишь, как растворишься.

— В чем? — прошептал Авка. Его по уши наливал страх, но под страхом копошилась мыслишка: надо тянуть время, тогда, может быть, придет какое-то спасение. И он повторил: — Ик… в чем растворяться-то?

— Во мне… — В голосе послышалась нотка самодовольства.

— А ты… ик-кто?

— Ты мог бы обращаться ко мне на вы. Я старше тебя лет на двести.

— Простите, пожалуйста. Но все-таки вы кто?

— Я Большая Черная Пустота. Короче говоря, БЧП.

— Зачем? — от удивления Авка даже стал чуточку меньше бояться.

— Что значит "зачем"? — слегка обиделась БЧП.

— Не сердитесь, пожалуйста. Но… ик… у всего на свете есть свое предназначение… — Авка и в такой жуткий момент не потерял способность к рассуждениям. — Вот мне и хочется знать: у вас какая задача существования?

— Гм… задача… Ну, она простая: глотать все, что мне попадется, и растворять в себе. Превращать в ничто.

— А зачем?

— Что ты все время повторяешь этот глупый вопрос! "Зачем, зачем"…

— Вовсе он не глупый, — с последней каплей храбрости заявил Авка.

— "Зачем"… Потому что такая у меня природа.

— Никогда не слышал, что под землей есть Большая Черная Пустота… — И подумал: "Чертова Мукка-Вукка! Не могла предупредить!… Или тоже не слышала?"

— Никто не слышал. Потому и попадаются.

— Понятно… А вы, значит, появились двести лет назад?

— Приблизительно… А тебе-то не все ли равно?

— Конечно не все равно! Уж если я должен в вас раствориться, то имею же я право знать, кто вы и зачем!

— Гм… ну, хорошо. Пожалуй, ты прав. Ладно, все равно ты никому не сможешь рассказать. Я попала под землю из души принца Кастаньетто.

— Это который потом стал императором Кастаньетто Счастливым?

— Да… Но счастливым он сделался после, а сперва был наоборот. В жизни ему с детства ничего не нравилось и никого он не любил. Про него говорили: абсолютно пустая душа.

— Ну и… ик… что?

— Не перебивай… Отец принца, император Тамбурино Всякомудрый, позвал из южного загорского племени знаменитого колдуна Рапамапатаункахапа по прозвищу Сумчатый Слон. Этот великий маг и целитель… кстати, потом он провалился в бездонное ущелье, и я его растворила, а перед этим мы долго беседовали на научные темы… Так вот, этот Сумчатый Слон достал из свой сумки на животе сушеные банановые листья, на которых были написаны всякие рецепты, долго читал, скреб в затылке, а затем схватил принца за ноги. И так тряхнул этого негодного парня, что черная пустота… то есть я… вылетела из его души наружу. Рапамапатаункахап поймал меня, запаял в стеклянный шар и бросил в старинный бездонный колодец…

— Как же вы из колодца-то выбрались? — с притворным интересом спросил Авка (тянуть, тянуть время!).

— Мне повезло. Шар зацепил каменный выступ в колодезной стенке и разбился. А я просочилась глубоко под землю. И поняла: раз я пустота, значит, мое дело все на свете превращать в пустоту.

— И много успели превратить? — вежливо поинтересовался Авка.