Я сердито заворчала на огромную, арочной формы дверь. Она хмурилась всякий раз, когда я приходила домой, издевалась надо мной. Потянув за ручку, я втащила рюкзак в прихожую. Несмотря на отвратное настроение и грызущее чувство голода, я осторожно прикрыла дверь, не давая ей хлопнуть.

В доме было пыльно, темно и жарко, но все равно лучше, чем снаружи, где нещадно палило солнце и пронзительно стрекотали цикады.

Мамочка не стояла возле двери, держа в руках чашку чая со льдом. Ее вообще нигде не было. Я постояла, затаив дыхание и прислушавшись, чтобы определить, кто сейчас в доме.

Вопреки желанию папы, мамочка потратила большую часть денег, которые мы получили благодаря его страховке, чтобы превратить это место в мини-отель на семь номеров. Как и предсказывал папа, новые постояльцы к нам приезжали редко, а постоянных жильцов было слишком мало. Даже после продажи мамочкиной машины мы постоянно запаздывали с оплатой счетов. И после получения социального пособия, и при условии, что все номера сдавались бы постоянно, вплоть до моего выпускного, все равно все деньги уходили бы на уплату долгов. Банк забрал бы наш дом, меня бы отправили в приют, а мамочке и постояльцам пришлось бы найти способ жить вне стен гостиницы.

Задыхаясь от спертого, влажного воздуха, я решила открыть окно. Лето выдалось на редкость жарким, даже по меркам Оклахомы, и осень не спешила радовать прохладой. Несмотря на это мамочка не любила включать кондиционер – он работал, только если мы ожидали гостей.

И мы как раз их ждали. Все время, всегда.

В коридоре этажом выше раздались шаги. Хрустальная люстра задребезжала, и я улыбнулась. Вернулась Поппи.

Я оставила рюкзак возле двери и стала взбираться по деревянной лестнице, перешагивая через две ступеньки зараз. Поппи стояла у окна в конце коридора и смотрела на задний двор.

– Хочешь выйти на улицу и поиграть? – предложила я и протянула руку, чтобы погладить ее по волосам.

Она покачала головой, но не повернулась ко мне.

– Ой-ой. Неудачный день? – спросила я.

– Папочка не разрешает мне выходить из дома, пока он не вернется, – захныкала Поппи. – Его уже давно нет.

– Ты обедала? – Она покачала головой. – Держу пари, твой папа разрешит тебе выйти на улицу вместе со мной, если сначала ты съешь бутерброд. Что предпочитаешь: арахисовое масло или варенье?

Поппи улыбнулась от уха до уха. Она была мне почти как младшая сестра, я заботилась о ней с первого вечера, как она появилась здесь. Она и ее отец стали нашими первыми посетителями после смерти моего папы.

Поппи вперевалочку зашагала вниз по лестнице, потом смотрела, как я роюсь в шкафчиках в поисках хлеба, ножа, варенья и арахисового масла. Уголки ее грязного рта поползли вверх, пока она наблюдала, как я делаю бутерброды, а потом добавляю к ним банан.

Когда я была маленькой, как Поппи сейчас, мамочка всегда старалась накормить меня чем-то полезным, а теперь, за пять месяцев до моего восемнадцатилетия, я сама была взрослой и заботилась о Поппи. Так повелось с тех пор, как умер папа. Мамочка никогда не благодарила меня и не признавала того, что я делала ради нас, хотя я и не ждала ничего подобного. Наша жизнь свелась к тому, чтобы пережить каждый отдельно взятый день. Загадывать дальше завтрашнего утра было для меня слишком мучительно, и я не могла позволить себе роскошь все бросить. По крайней мере одна из нас должна была поддерживать привычный ход вещей, пока у нас еще хоть что-то осталось.

– Ты завтракала? – спросила я, пытаясь вспомнить, когда они с отцом поселились в гостинице.

Поппи кивнула, запихивая в рот бутерброд. Ее и без того грязные щеки окрасились виноградным вареньем.

Я принесла в столовую рюкзак и положила на пол у нашего длинного прямоугольного стола, недалеко от того места, где сидела Поппи. Пока она чавкала и утирала липкий подбородок тыльной стороной ладони, я закончила домашнее задание по геометрии. Поппи была счастливым, но одиноким ребенком, как и я. Обычно мамочке не нравилось, если я пыталась завести друзей, если не считать заходившую время от времени Тэсс. Но она по большей части рассказывала о своем доме, стоявшем в конце улицы. Немного странная, она была на домашнем обучении, и все же с ней можно было поговорить. К тому же ее не интересовали внутренние порядки гостиницы, а у меня все равно не было времени на досужие разговоры. Мы не могли позволить, чтобы посторонние видели, что происходит в стенах нашего дома.

Снаружи загудел автомобиль, и я, осторожно отодвинув штору, выглянула в окно. Жемчужно-белый «Мини Купер» Пресли был полон ее клонов. Все они, как и я, теперь были старшеклассницами. Верх был поднят, клоны смеялись и дергали головами в такт музыке, а Пресли притормозила возле нашего дома. Два года назад меня, возможно, охватили бы зависть и грусть, но теперь почувствовала только оцепенение. Часть меня, та, что жаждала машин, свиданий и новых нарядов, умерла вместе с папой. Желать того, чего не можешь получить, слишком больно, так что я предпочла отказаться от любых мечтаний.

Нам с мамочкой нужно было оплачивать счета, а это означало хранить тайны ради людей, ходивших по коридорам. Если бы наши соседи узнали правду, то не захотели бы, чтобы мы остались здесь. Поэтому мы оставались верны завсегдатаям гостиницы и охраняли их секреты. Я была готова пожертвовать несколькими друзьями, лишь бы мы смогли и дальше жить все вместе, вдали от мира.

Едва я открыла заднюю дверь, Поппи сбежала по деревянным ступенькам во двор, разбежалась и встала на руки, сделав немного кривое колесо. Она хихикнула, закрыла рот ладошками и села на сухую золотистую траву. Травинки хрустели у нас под ногами, и от этого звука у меня пересохло во рту. Это лето стало одним из самых жарких на моей памяти. Даже сейчас, в конце сентября, листья на деревьях усохли, а земля состояла из мертвых растений, пыли и жуков. Взрослые вспоминали о дожде, как о чем-то давно минувшем и сказочном.

– Папочка скоро вернется, – сказала Поппи с оттенком грусти в голосе.

– Знаю.

– Расскажи еще раз. Ту историю твоего рождения. Историю твоего имени.

Я улыбнулась и присела на верхнюю ступеньку крыльца.

– Опять?

– Опять, – кивнула Поппи, рассеянно собирая с земли сухие былинки.

– Всю жизнь мамочка хотела быть принцессой, – благоговейно начала я. Именно таким тоном эту историю рассказывал папа, когда укладывал меня спать. Он повторял для меня рассказ о моем имени каждый вечер, до самой своей смерти. – Когда ей было всего десять, она мечтала о пышных платьях, мраморных полах и золотых чашках. Она так сильно этого хотела, что верила: однажды ее мечта сбудется. Когда она вышла замуж за папу, то знала, что на самом деле он принц.

Поппи вскинула брови и вытянула шею, впитывая мои слова.

– Но на самом деле твой папа не был принцем.

Я покачала головой.

– Не был. И все же мамочка полюбила его больше, чем свою мечту.