— Заходите, заходите… Вещи пока можно сюда, в угол… Идемте, он здесь, в маминой комнате.

Марк поднялся из кресла, встречая семью. В дверь вошла симпатичная женщина с короткой стрижкой ежиком, что очень шло к ней, подчеркивало нежную смуглость кожи, естественный румянец на высоких скулах и красивый разрез глаз. Образ дополнял высокий ворот свитера грубой вязки — казалось, она выглядывает из него, как птенец из гнезда.

Впрочем, на птенца она не была похожа. Неулыбчива, напряжена, насторожена. И взгляд был острый, пугливо стрельчатый, исподволь ощупывающий пространство на предмет потенциальной опасности. Зато рука, обнимающая за плечи худенькую девочку лет десяти, казалась уверенной и спокойной.

— Познакомьтесь, тетя, это моя жена Маруся. А это наша Танечка… Дочка…

Марк показал жестом на кресло, и Маруся с Танечкой уселись в него, поджав одинаково ноги.

— Дочка, значит… Понятно… — состроив подобие приветливой улыбки на лице, внимательно вгляделась в лицо девочки Елена Максимовна. — Танечка… Таня Сосницкая… Чего ж ты такая бледная, Танечка Сосницкая? Устала с дороги, да?

Девочка ничего не ответила, лишь молча поглядела на мать. Лицо ее и впрямь было бледным, под глазами залегли голубоватые тени.

— Танечка у нас немного больна, завтра будем в больницу ложиться. У вас в городе очень хорошая детская кардиологическая клиника, врачи просто чудеса творят. Вот и мы сюда по направлению приехали, Танечке операция нужна, — с тихим вздохом пояснил Марк, а Маруся тронула губами затылок девочки, прижав на секунду ее голову к себе.

— А… Ну, теперь мне, по крайней мере, ситуация ясна… — деловито проговорила Елена Максимовна, оправляя на груди плед. — Значит, ты приехал не потому, что я больна, Марк. Ты приехал потому, что болен твой ребенок. Вот это действительно похоже на правду! Тебе негде остановиться, да? Денег на гостиницу нет? Вот бы и сказал сразу… А то — помочь, помочь… Я уж совсем было растерялась, все думаю — какое там помочь! Да, теперь мне все понятно.

Она будто повеселела сразу, пришла в себя. И взяла ситуацию в свои руки, глядела на Марка победно. Хотела еще что-то сказать, но Марк перебил ее грустным и торопливым комментарием:

— А я смотрю, вы ничуть не изменились, тетя… Жаль, правда…

— Ой, вот не надо этого, Марк, не надо! — решительно выставила вперед пухлую ладонь Елена Максимовна. — Трудно признаться, что денег нет, да? Я ж говорю — хочешь по векселям получить! Хоть что-то! С паршивой овцы хоть шерсти клок, да? Хорошо, я готова… Я дам вам клок… То есть кров… Я и денег могу дать, Марк!

Маруся чуть подняла брови, глянула на Елену Максимовну с насмешливым недоумением. Потом перевела взгляд на Марка, будто ждала от него толковых объяснений происходящему.

— Ладно, тетя, мы пойдем, — улыбнулся навстречу Марусиному взгляду Марк. — Мне очень жаль, тетя. Выздоравливайте. Прощайте. Идем, Маруся.

— Куда? Куда вы пойдете? — продолжила в той же уверенно насмешливой тональности Елена Максимовна.

— Да, мы правда лучше в гостиницу. Спасибо, — поторопилась встать из кресла Маруся, увлекая за собой Танечку.

— Куда? Разве я вас гоню? Постойте…

— Марк! Останьтесь, пожалуйста! — громко проговорила Жанна, и голос ее был похож на отчаянный вскрик. — Пожалуйста, я вас очень прошу! Ну зачем вам в гостиницу, здесь очень много места, квартира такая большая! В холодильнике полно еды… Тем более завтра утром девочку в больницу везти. Отсюда совсем недалеко до кардиологического центра, рукой подать! Пятнадцать минут пешком! Пока она будет в больнице, вы здесь поживете. Пожалуйста, пожалуйста!

Она смотрела на Марка умоляюще, потом перевела взгляд на Марусю, чуть не заплакала и снова повторила как заклинание:

— Пожалуйста, пожалуйста…

И добавила торопливо, боясь, что они ее не услышат:

— Дело в том, что мама не может одна… И я не могу сейчас быть с мамой… Никак… Марк, пожалуйста! Всего несколько дней! Помоги! У меня жизнь решается, Марк!

— Да замолчи, идиотка! — грозным окриком остановила ее Елена Максимовна и даже побагровела слегка, приподняв голову с подушки. — Ты хоть понимаешь, кого ты сейчас о помощи умоляешь? Хотя ты и впрямь, наверное, не понимаешь… Да он же ненавидит меня, глупая! Он же за сатисфакцией пришел! А ты подписываешь его на то, чтобы он горшки за мной таскал! Ну? Самой-то не смешно, нет?

Жанна всхлипнула и мелко затряслась, прижимая кулаки ко рту. Марк внимательно посмотрел на Жанну, потом перевел взгляд на Елену Максимовну. После недолгой паузы улыбнулся, сказал спокойно:

— Хорошо, мы останемся, Жанна. Можешь решать свои жизненные дела. Мы останемся, пока Танечка будет в больнице.

И, повернувшись к Марусе с Танечкой, проговорил уже другим тоном, более дружелюбным:

— Я надеюсь, вы не будете возражать, девочки?

«Девочки» улыбнулись ему одинаковыми доверчивыми улыбками, он улыбнулся им в ответ. Вопрос был на этом решен.

Жанна не могла поверить своему счастью. Шмыгнула носом, вороватым движением смахнула слезы со щек, проговорила быстро:

— Тогда идемте, я вам все покажу… Устраивайтесь в любой комнате, где хотите! Да, надо телефонами не забыть обменяться! Если будут вопросы — я всегда на связи. Идемте, я все покажу, расскажу.

— Погоди, Жанна! — окликнула Елена Максимовна сердито. — А меня что, не надо спросить? Я не хочу! Останься, Жанна!

— Идемте, идемте… — настойчиво позвала Жанна, не обращая внимания на материнский окрик.

Выйдя из спальни, Жанна плотно закрыла за собой дверь, тихо удивляясь своей решительности. Даже в обескураженное материнское лицо не глянула напоследок.

Зато в прихожей, перед тем как выйти за дверь, вдруг замялась, глянула виновато на неожиданных гостей:

— Марк… Маруся… Мне неловко, конечно, об этом просить, но… Надо будет судно маме приносить, когда попросит. А потом выносить. Я понимаю, чем вас нагрузила, но… Что же делать?..

Марк с Марусей смотрели с жалостью на движения ее нервных рук. Много лишних движений, много суетливости, много испуганного страдания в глазах. Она еще говорила что-то виноватое, что-то извинительное, но Марк перебил ее решительно:

— Иди, Жанна. Ни о чем не беспокойся, я все сделаю. Это не страшно. Я все умею.

— Да я сама все сделаю, что ты, — обернулась к Марку Маруся и улыбнулась так же, как давеча, с летящей из глаз доверчивой радостью.

Марк принял ее улыбку, наклонился, слегка встряхнул за плечи, что, судя по всему, должно было означать — нет, что ты, я сам…

Жанна тоже увидела этот жест. Веяло от него той самой любовью, которую не надо выслуживать хорошим поведением и унизительными уступками. Любовью обыкновенно-божественной, счастливо-бытовой и в себе уверенной.

Жанна молча повернулась, шагнула за дверь, чувствуя внутри гулкую тишину и пристыженность. И страшную зависть к этим двоим.