Если бы г. Исаев сам верил в то, что он пишет (а не морочил голову доверчивым читателям по худшим рецептам психологической войны), то он бы начал с главного вопроса — настолько ли значим фактор организационной структуры, что не соответствующие некому произвольному нормативу («золотому сечению») танковые дивизии теряют свою боеспособность до нуля? Этот вопрос немедленно привёл бы его к следующим: «А что делает батальон пехоты мотопехотным батальоном танковой дивизии? Утверждённая неким генералом «схема организации», или прежде всего и главным образом реальное наличие транспортных средств, позволяющих двигаться с той же скоростью и той же проходимостью, что и танки?» Включить в состав танковой дивизии можно что угодно. На бумаге. Не секрет, что накануне 22 июня 1941 г. немецкое командование включило в состав танковых групп вермахта пехотные дивизии. Не мотопехотные, а самые обыкновенные пехотные дивизии. С артиллерией на конной тяге и солдатами на двух ногах каждый. Чуда, однако же, не произошло, и через несколько дней безнадёжно отставшая пехота не слышала даже грохота канонады ушедших на сотню километров вперёд танковых дивизий.

Гораздо более разумным было принятое в Красной Армии (и в теории, и на практике) создание так называемых «конно-механизированных групп». Разумеется, речь идёт не о том, чтобы вместе с танками атаковать конной лавой укреплённую полосу противника. Лошадь в кавдивизиях Второй мировой войны выполняла главным образом роль транспортного средства, повышающего подвижность соединения (в сравнении с обычной пехотой) во много раз. Непосредственно в бой кавалеристы шли, как правило, в пешем строю. Среди лесов и болот Белоруссии и северо-запада России советская кавалерия по своей подвижности как минимум не уступала немецкой мотопехоте. Двигаясь с темпом 50–60 км в день (что для конницы вполне доступно), кавалерийские дивизии могли не отставать от танков даже в условиях самого успешного, стремительного наступления. Конечно, никакая лошадь не может соревноваться с мотором в способности к непрерывному, многочасовому и многодневному движению. Следует принять во внимание и исключительную уязвимость конницы для ударов с воздуха. Разумеется, создание конно-механизированных групп было вынужденным паллиативом, но для того времени, когда ни гусеничных бронетранспортёров, ни даже сотни тысяч трёхосных американских «студебеккеров» с их фантастической проходимостью и надёжностью в Красной Армии ещё не было, объединение танковых и кавалерийских дивизий во временные оперативные группы было адекватным и достаточно эффективным решением. К слову сказать, даже в освобождении Праги в мае 1945 г. приняли участие девять (!) советских кавалерийских дивизий…

История с включением в июне 41-го пехотных дивизий в состав танковых групп вермахта является крайним примером бюрократического фетишизма. Но и в мотопехотных полках танковых и моторизованных дивизий вермахта проблема обеспечения хотя бы сопоставимой с танками проходимости не была решена. Основная масса этой пехоты передвигалась вовсе не на бронетранспортёрах (как показывали в старом советском «кино про войну»), а на разномастных трофейных грузовиках и автобусах. Начальник генерального штаба вермахта Гальдер в своём знаменитом дневнике отмечает (запись от 22 мая 1941 г.), что в 17-й ТД (2-я танковая группа Гудериана) насчитывается 240 разных типов автомашин. 17-й танковой дивизии предстояло начать наступление на правом фланге группы армий «Центр», среди болот белорусского Полесья. На такой местности трофейный бельгийский автобус или французский хлебный фургон быстро превращался из средства передвижения в предмет для толкания. 3-я танковая группа в первые дни войны двигалась по лесным дорогам южной Литвы. Там вроде бы песочек, а не болота. Тем не менее командующий группой Г. Гот описывает события второго дня войны так:

«Машины всё время застревали и останавливали всю следующую за ними колонну, так как возможность объезда на лесных дорогах полностью исключалась… Пехотинцы и артиллеристы вынуждены были всё время вытаскивать застрявшие машины… для командования было настоящим мучением видеть, как задыхаются его «подвижные» войска…

В полдень 23 июня танковый полк 1-й тд вышел на дорогу Лида — Вильнюс, колёсные машины дивизии остались далеко позади…» (13)

20 июля 1941 года, после тёплого летнего дождика, месяца за три до наступления настоящей осенней распутицы, Ф. Гальдер записывает в своём дневнике:

«…11-я танковая дивизия движется на Умань тремя подвижными эшелонами: 1) гусеничные машины с посаженной на них пехотой; 2) конные повозки с пехотой, которые следуют за гусеничными машинами; 3) колёсные машины, которые не могут двигаться по разбитым и покрытым грязью дорогам и поэтому вынуждены оставаться на месте…»

Запись от 3 августа:«Паршивая погода! Сулившие вначале успех бои по окружению группировки противника (в районе Умани. — М.С.) задерживаются ливнями, которые повлекли за собой уменьшение подвижности моторизованных соединений…»

Для реального обеспечения взаимодействия танков и мотопехоты 20 немецким танковым дивизиям 1941 года — наряду с самой «правильной» организационной структурой — нужно было ещё порядка 10 тыс. полугусеничных бронетранспортёров «Ханомаг» (Sd.Kfz. 251). Такого количества не было произведено и за пять лет войны (реальный выпуск на конец 1943 г. составил 6,5 тыс., в том числе в 1939–1940 гг. — всего 569 единиц). (80, стр. 262) Фактически к началу вторжения в СССР далеко не в каждой танковой дивизии вермахта была хотя бы одна мотопехотная рота, оснащённая штатным количеством (26 штук) бронетранспортёров. В скобках заметим, что корень «броне» в слове «бронетранспортёр» применительно к Sd.Kfz. 251 скорее вводит в заблуждение— Для того чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на любую фронтовую фотографию «Ханомага» — не красочную иллюстрацию в журнале, а именно фотографию. Внимательно всмотревшись в фотографию, мы увидим поясные ремни сидящих в этом бронетранспортёре солдат. И это не потому, что в вермахте служили 2-метровые гиганты, а потому, что борта у «Ханомага» были очень низкие и закрывали они от огня противника только нижнюю часть немецкой мотопехоты. А низкие они были потому, что платформа была высокая, а высокая платформа досталась ему в наследство от полугусеничного артиллерийского тягача Sd.Kfz-II, на шасси которого он и был сделан…

Разумеется, ехать на автобусе (даже если он и застревает на просёлочных дорогах после первого же дождя) всё равно гораздо быстрее и удобнее, нежели идти пешком. И при определённых условиях — главным из которых является отсутствие организованного сопротивления противника — мотопехотные подразделения могут не отрываться от танков, двигаясь по дорогам на самых обычных грузовиках. Правда, тут возникает другой вопрос: а нужно ли танковым соединениям в подобной ситуации стремительного рейда по тылам охваченного паникой противника «занимать и удерживать местность»? Или важнее удержать инициативу, мосты, переправы, узловые железнодорожные станции, передав следующей по следам танков пехоте обязанность собрать трофеи и согнать пленных в маршевые колонны?

«Только преследование может закрепить успехи, достигнутые в предыдущих боях. Поэтому каждый танковый командир должен стремиться продолжать наступление всеми боеспособными машинами и вести его до тех пор, пока хватает горючего… Только таким образом можно облегчить последующие бои или совсем их избежать… Каждая выигранная четверть часа ценна и может оказать решающее влияние на боевые действия» — так пишет Г. Гудериан, выдающийся теоретик танковой войны, многократно проверявший правоту своих теорий на практике (16) С ним полностью согласен и Г. Гот: «Успех, достигнутый благодаря смелым и стремительным действиям танковых соединений, необходимо использовать для того, чтобы удержать за собой оперативную инициативу (а не местность. — М.С.). Сковывание подвижности танковых соединений, которая является их лучшей зашитой, удержание их в течение длительного времени на одном месте противоречит самому характеру и назначению этого рода войск…» (13)