– Обо всем.

Петеру Канту приносят кофе, и он преувеличенно вежливо благодарит официантку.

– Я восхищаюсь тобой, – говорит он. – Ты не сдаешься, продолжаешь ее искать. Тяжело, наверное. У меня хоть какой-то конец наступил.

– Действительно, конец всему?

– Нет, но хоть какой-то.

Они снова замолкают. Порыв ветра заставляет пальмовые ветви внезапно зашелестеть, потом они снова замолкают. Где-то звучат сирены машин полиции или «Скорой», в квартире над ними громко ругаются муж с женой.

– Я не знаю, любил ли я когда-нибудь мою первую жену, – говорит Петер Кант.

– Чем она теперь занимается?

– Живет в Торонто с богатым индийцем.

«А Наташа, как вы оказались на Мальорке после Берлина?» – у Тима снова висит на языке этот вопрос, но он его не задает.

– Никогда не знаешь заранее, что будет дальше, – произносит он вместо незаданного вопроса и допивает свой кофе. Чувствует, как пот побеждает запах дезодоранта. Таракан пробегает между его ступней в бар, озирается вокруг и заползает под холодильник.

Под потолком вращается вентилятор. Штукатурка запылилась и пожелтела, мимо снова проходит бездомный, на этот раз в обратную сторону.

– Прости ее, если ты ее любишь.

Затем он делает глубокий вдох и продолжает.

– У меня есть надежда. Что Эмма жива и что я ее найду. Я за это цепляюсь. – Новый порыв ветра шевелит пальмовые кроны.

– Как звали твою дочь, Петер?

Тот не отвечает, и Тим вспоминает, что он уже спрашивал об этом.

– Сабина, – отвечает он сам себе. – Прошу прощения.

Петер Кант кивает.

– Ты можешь заплатить за мой кофе.

– On me[66], – говорит Тим официантке.

Петер Кант встает и бредет в сторону авеню Las Avenidas. Солнце появляется из-за крыши дома, и его фигура превращается в этом освещении – против солнца – в силуэт, который медленно растворяется в ничто.

Тим не хочет возвращаться в офис, хотя надо бы. Вильсон скоро начнет спрашивать, куда он делся. Тим чувствует, что его уносит, он уплывает мысленно от бюро Хайдеггера совсем в другие категории, в другую систему идей, новую, пока еще ему неизвестную. Он остается сидеть в уличном кафе. Затылок и плечи болят еще больше, разговор с Петером Кантом заставил узлы в мышцах вырасти и напрячься, в висках тоже усиливается пульсирующая боль.

Он заказывает шотландский виски безо льда. Выпивает, но это не спасает его от болей, так что он берет мобильник и звонит Май Ва.

Она отвечает после шестого гудка, наверняка занята с каким-нибудь клиентом, которому она нажимает на подошвы ступней или втыкает иголки в особые точки, чтобы изгнать все дурное.

– Mr Tim. Long time[67].

Он заказывает вторую порцию виски, подняв пустой бокал так, чтобы его заметила худенькая девушка с пластырем.

– Ты такая мастерица, Май, поэтому я прихожу не так часто.

– Но тебе нужно прийти?

– У тебя есть сегодня время?

– Через полчаса. Можешь прийти, да?

– Буду у тебя через полчаса. Все то же самое, как обычно, болит чертовски.

– Мужчины не жалуются, – говорит Май Ва. – Только мальчики.

Линия затихает. Тим проглатывает свои собственные слова, запивает их спиртным, и его взгляд начинает затуманиваться.

Pere Garau.

Это Пальма китайцев. Арабов, выходцев из Доминиканской Республики и Эквадора. Мексиканцев и выходцев из Кастилии. Китайские иероглифы без перевода на вывесках магазинов, ресторанов и салонов-парикмахерских, которые открыты всегда.

Китайский базар.

Эти два слова на всех языках.

Погонные метры всяких дешевых мелочей, которые отправляют прямым поездом Шанхай – Мадрид, доставляющим по сорок полных вагонов еженедельно. Китайцы победили в конкуренции со многими старыми и узкоспециализированными магазинчиками в городах Испании. У них все собрано в одном месте, всегда открыто и за полцены или ниже. Поэтому никого уже не интересует качество или традиции, и многие скорее будут покупать ножницы для ногтей каждый второй год, чем те, которые будут исправно работать десятилетие.

Чайна-таун.

Пройдешь километр от «Эль Корте Инглес» по авеню Las Avenidas, потом еще двадцать пять минут потной прогулки от Patines, и видишь, как с каждым шагом падает средний доход жителей, а их упорный труд растет. Тим обрадовался, когда узнал, что в Пальме есть свой собственный Чайна-таун, и нашел дорогу в район Pere Garau, где на стареньком рынке выходцы из Южной Америки продают рассаду и кинзу, где торговцы предлагают свежих анчоусов и крупных осьминогов, где китайцы перекупили кафешки и охотно принимают клиентов, возникших в результате кризиса 2008 года, которых больше не принимают нигде.

Кабинет Май Ва расположен на улице Calle Bisbe Cabanelles, напротив сомалийского клуба. Она не очень хорошо относится к этим темнокожим мусульманам. Она считает, что они угнетают женщин, что они косо смотрят на нее, работающую ради пропитания, что они считают себя лучше или выше других. Но Май Ва их не задирает. И они ее тоже не трогают. Если не обращать внимания на их презрительные и злые взгляды, то пусть живут как хотят и думают о себе что пожелают.

Зеленый навес опущен и не дает солнцу проникнуть в помещение. Картинки с изображением рук, массирующих тело, наклеены на внутреннюю сторону стеклянной двери, навес украшен красным бумажным фонариком, протянут шнур с разноцветными лампочками. На улице у входной двери на маленьком пьедестале стоит тигр, с приветственно поднятой лапой, висят афиши со схемами точек акупунктуры и подошвы ступней с маленькими кружочками – пунктами рефлексотерапии – топография физических страданий человека.

Он нажимает кнопку звонка, и Май Ва, с улыбкой до ушей, открывает дверь. Ей может быть лет шестьдесят, или намного меньше, определить невозможно. Маленького роста, крепко сбитая женщина с круглыми щеками и щелочками для глаз, откуда точно нацеленными лучами струится энергия и радость. Она сделала перманент, покрасила свои короткие черные волосы в красный цвет и от кудряшек ее щеки кажутся еще более круглыми. На ней белый халат для процедур, надетый на черные тайтсы.

– Тебе идет эта прическа, – говорит Тим.

Май Ва оторопела от комплимента, и он видит, как она покраснела.

– Но ты, мистер Тим, выглядишь устало, хорошо, что пришел.

Они целуются, по местному обычаю, в обе щеки, и она ведет его в процедурную, где стены окрашены в яркий оранжевый цвет, который, по словам Май Ва, способствует внутреннему равновесию. Вся приемная пропитана слабым запахом вареных китайских корней, засушенных зверей и растений. Пахнет и едой, которую Май Ва готовит здесь каждый день. Несъедобные китайские сдобные булочки, которыми она упрямо его угощает, овощи, поджаренные на масле из семечек сезама, вегетарианские дампдинги с капустой и имбирем.