Недалеко от того места, где причалил его корабль, Одиссей заметил большую пещеру с выходом в сторону моря. В ней, видимо, кто-то жил – перед пещерой стояла крепкая ограда. Одиссей решил осмотреть ее, взяв с собой двенадцать человек из команды. Мореходы испытывали нужду в провианте, и он захватил с собой мех с крепким выдержанным вином, чтобы предложить его хозяину пещеры в обмен на гостеприимство. Ворота в ограде закрыты не были, и моряки вошли в пещеру. Там они никого не увидели; но чувствовалось, что ее хозяин не беден. К стенам пещеры примыкали загоны для ягнят и козлят, переполненные живностью. Там же стояли и полки с кругами сыра и бадьи с молоком. Это был великий соблазн для изголодавшихся в море путешественников, которые в ожидании хозяина и поели и попили. Наконец появился и он сам – чудовищный и огромный, как утес, киклоп. Гоня перед собой свое стадо, он вошел в пещеру и завалил вход в нее гигантским камнем. Затем, оглядевшись, он заметил пришельцев и закричал отвратительно звучащим голосом:

– Кто вы, посмевшие войти в жилище Полифема? Торговцы или ворюги-пираты?

И вид, и голос хозяина пещеры нагнали на мореходов страху, но тут вперед вышел Одиссей, твердым голосом ответивший:

– Мы – потерпевшие кораблекрушение воины из-под Трои; мы – твои гости и находимся под защитой Зевса, покровителя просящих о крове.

На это Полифем с хохотом ответил, что до Зевса ему дела нет. Он выше любого бога и вообще не боится богов. После этих слов он протянул свои громадные ручищи и каждой из них схватил по человеку и разбил их головы о каменный пол. Затем он медленно сожрал их до последней косточки и, довольный, растянулся поперек пещеры и заснул. Нападения он не боялся. Ведь никто из людей не смог бы откатить громадный камень от входа, и если бы обезумевшие от ужаса люди и смогли бы набраться храбрости и сил, чтобы убить его, они были бы заточены в пещере на веки вечные.

Всю эту страшную долгую ночь Одиссей размышлял над тем, что произошло и что еще произойдет с каждым из них, если он не отыщет пути к спасению. Тем временем уже наступил рассвет и стадо, собравшееся перед выходом из пещеры, разбудило киклопа, и Одиссея еще не посетила ни одна светлая мысль. Ему пришлось быть свидетелем гибели еще двух своих товарищей, которыми Полифем позавтракал. Потом он выгнал стадо, снова привалил к выходу камень, проделав это с такой же легкостью, с какой обычный человек открывает и закрывает крышку колчана. Запертый в пещере, Одиссей продолжал размышлять о бегстве. Четверо из его спутников уже погибли страшной смертью. Неужели всем им суждено пройти этот ужасный путь? Наконец в его голове сложился план. Рядом с загонами для молодняка лежало огромное бревно, длинное и толстое, как мачта корабля с двадцатью гребцами. Одиссей отрубил от него подходящий для его целей кусок, а затем он и его спутники заострили его и закалили острие на огне. Они закончили работу и успели спрятать сделанный ими кол как раз к тому моменту, когда вернулся Полифем, тотчас же устроивший себе такой же чудовищный ужин, что и вчера. Когда он закончил его, Одиссей, наполнив чашу вином, которое он принес с собой в пещеру, предложил его киклопу. Тот с восторгом опустошил чашу и потребовал налить ему еще, и Одиссей угощал его до тех пор, пока того не одолел пьяный сон. После этого Одиссей и его товарищи вытащили спрятанный ими кол и нагревали его конец, пока он не затлел. Вышние силы вдохнули в них сумасшедшую смелость, и они вонзили раскаленное острие прямо в глаз киклопа. Вскочив с ужасным воем, тот вырвал острие из глаза и начал метаться по пещере в поисках своих обидчиков, но увидеть их он, естественно, уже не мог, и они легко ускользали от него.

Наконец он отвалил камень, уселся у выхода и протянул поперек него свои руки, надеясь таким образом схватить их, когда они начнут выбегать. Но у Одиссея был план и на этот случай. Каждому из своих людей он приказал подобрать трех крепких баранов с густой шерстью и связать их вместе крепкими и гибкими полосками древесной коры. Оставалось только дождаться прихода дня, когда стада выгоняют на пастбища. Наконец пришел долгожданный рассвет. Всех столпившихся у выхода овец и баранов Полифем оглаживал сверху, чтобы убедиться, что никто не уселся на него верхом. Но он не догадывался оглаживать их и снизу, а ведь именно там, под средним бараном каждой тройки подвесили себя спутники Одиссея, вцепившись пальцами рук и ног в густую шерсть. Оказавшись за пределами пещеры, они отпускали шерсть и один за другим спешили к кораблю, мгновенно спустив его на воду и заняв свои места у весел. Но гнев Одиссея был слишком велик для того, чтобы он мог покинуть страну киклопов не произнеся ни слова. И он громко прокричал ослепленному великану, сидевшему у выхода из пещеры:

– Что, киклоп, как видно, сил на то, чтобы сожрать всех маленьких людей, у тебя не хватило? А ведь тебя правильно наказали за все, что ты сделал своим гостям!

Эти слова поразили Полифема в самое сердце. Он вскочил, оторвал от скалы гигантский камень и метнул его в корабль Одиссея. Камень чуть было не проломил нос корабля, и обратной волной его потянуло к берегу, так что команде пришлось из всех сил налечь на весла, чтобы вывести его в открытое море. Когда корабль отошел от берега достаточно далеко, Одиссей насмешливо закричал:

– Киклоп, это я, Одиссей, разрушитель городов, выколол тебе глаз, и расскажи об этом всякому, кто спросит.

К этому времени корабль отплыл далеко от берега и киклоп не мог причинить ему никакого вреда. Лишившийся глаза киклоп остался на берегу.

Это – единственная история, рассказываемая о Полифеме на протяжении многих лет. Прошли века, и он оставался тем же самым: ужасным чудовищем, уродливым великаном, к тому же еще и безглазым. Со временем он изменился – настолько, насколько могут измениться в лучшую сторону уродливость и злобность. Возможно, некоторые аэды (сказители) стали рассматривать эту беспомощную, страдающую фигуру, которой Полифема сделал Одиссей, как достойную жалости. Так или иначе, еще одна рассказываемая о нем история рисует его в более выгодном свете. Теперь он уже никого не ужасает, теперь он – просто самое доверчивое, самое смешное чудовище, отдающее себе отчет в том, насколько оно безобразно, неотесано, отталкивающе и еще более несчастное из-за того, что безумно влюблено в очаровательную и смешливую морскую нимфу Галатею. На этот раз Полифем живет в Сицилии, и ему каким-то непонятным способом удается вернуть себе глаз, быть может благодаря чуду, совершенному его отцом Посейдоном, великим богом морей. Жизнелюбивый киклоп знает, что Галатея никогда не будет принадлежать ему и его дело безнадежно. И тем не менее, когда боль ожесточила его сердце против Галатеи и он стал спрашивать себя: «Не лучше ли довольствоваться тем, что у тебя есть, а не гоняться за той, которая тебя избегает?» – кокетка стала втихомолку подкрадываться к нему, и тогда на его стадо начинает сыпаться град яблок, а в ушах у него – звучать ее голос, называющий его лентяем в делах любви. Но прежде чем он успевает вскочить на ноги и устремиться за ней, она уже далеко и насмехается над его неуклюжими попытками ее поймать. Все, что он может сделать в этой ситуации, – это опять сидеть на берегу несчастным и беспомощным, но на этот раз не пытаясь в ярости уничтожить людей, а лишь распевая грустные любовные песенки, чтобы смягчить сердце нимфы. В гораздо более позднем сказании Галатея оказывается к Полифему добрее, но не потому, что эта совершенная, утонченная белокожая девушка, как называл ее Полифем в своих песнопениях, влюбилась в безобразное одноглазое существо (в этом сказании он – снова зрячий), а потому, что, трезво рассудив, пришла к выводу, что он – любимый сын Посейдона и пренебрегать им никак не следует. Этот свой взгляд на вещи она изложила своей сестре-нимфе Дориде, которая сама надеялась привлечь внимание киклопа и которая и начала разговор, презрительно заметив: «Ну и возлюбленный у тебя – сицилийский пастух! Об этом уж кто только не говорит».